Книга Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

– А вы – сторонник Рауля Пребиша[73], I presume[74]?

– Можете быть уверены!

От этого заявления у молодого дарования загорелись глаза, и оно перешло в прямую атаку:

– Для непосвященных: мы говорим о самом яростном фехтовальщике за честь так называемой теории зависимости[75], еще и сегодня обожаемой левыми интеллектуалами… и без таких адептов-психопатов, как этот аргентинский антиглобалист Пребиш, марксистская зараза не пережила бы падение Берлинской стены ни на секунду. Создатель теории зависимости – это Ленин сегодня, такой же интеллектуальный карлик и экономический халтурщик. Это просто удивительно, как много во всем остальном умных и образованных людей на Западе клюнули на эту ленинскую наживку, – он презрительно усмехнулся в сторону межотраслевого социолога. – В своем знаменитом памфлете «Империализм как высшая стадия капитализма», написанном в 1914 году, Ленин пытается теоретически опровергнуть факт, что рабочий класс в Европе, вопреки теории Маркса, по мере развития капитализма живет все лучше и лучше… Владимир Ильич понял, что без шельмовства не обойтись, и схватился за первую же соломинку: дескать, капитализм всего лишь выигрывает время, оттягивает свой конец, перенося эксплуатацию рабочего класса в колонии! Натужно до крайности! А в Латинской Америке люди вроде Пребиша продолжают валить все несчастья сначала на колониализм, потом на постколониализм, потом на неолиберализм, а теперь, наконец, на глобализацию… вот как, например, присутствующий здесь Эрланд Роос.

– Но разве не о том же писал Гегель? – встрял в разговор философ. Воспитанная публика продолжала притворяться, что внимательно слушает. – Демократия – одна из форм секулярного христианства! Гегель, не вкладывая в эти слова негативный смысл, хотел сказать, что христианство – идеология рабов. И равенство всех перед законом – не что иное, как воплощение христианского идеала о равенстве всех верующих в Иисуса – жизнь раба не менее ценна, чем жизнь господина.

Никто не понял, что он хотел сказать, но ему хорошо заплатили, поэтому просто молчать он не мог.

– Так почему же экономика растет в Юго-Восточной Азии, а в Латинской Америке не растет? – продолжило молодое дарование из Тимбру. – Думаю, потому, что у азиатов хватило ума отпустить рынок, а латиноамериканцы, за исключением Чили, пытаются его регулировать. Капитализм в некоторых странах не работает по той простой причине, что он там и не ночевал. Простыни не смяты…

– Хорошо бы нам попробовать вернуться к дискуссии о Балтийском море и глобализации, – робко сказал растерявшийся председатель и посмотрел на часы. – В Висбю, как вы помните, к нам присоединятся делегации из России и Балтийских стран. У них, разумеется, есть своя точка зрения…

Во втором классе, на той же палубе, но ближе к корме, разбушевавшиеся на конференции страсти были не особенно заметны. Здесь люди предавались более простым удовольствиям – играли в карты, решали судоку, перебранивались из-за тесноты. Пили кофе и читали газеты. Публика состояла в основном из одетых по-туристски пенсионеров и школьников с пустыми взглядами, увлеченных компьютерными играми. Насколько Иоаким Кунцельманн успел заметить, красивых женщин среди публики не было, зато был явный перебор девочек в паранджах.

В кормовом салоне он нашел место, на которое, похоже, никто не претендовал. Прошли времена, когда он мог позволить себе летать в Висбю. Надо выстоять. Он никак не мог переварить сказанное ему Сесилией – с этим начинающимся на букву «л» словцом. Она не может быть лесбиянкой. Скорее всего, у нее какое-то временное расстройство рассудка, наверное, на сексуальной почве – такое объяснение вполне укладывалось в представление о Сесилии и нисколько бы его не удивило. Вчерашние события вообще казались маловероятными… на них словно была наброшена тонкая пленка выморочной, невзаправдашней столичной жизни – декорации детектива, декорации рекламного фильма… и сам Иоаким в маленькой, но трагичной роли. Подумав, он решил дисквалифицировать ее признание насчет лесбийских склонностей. Этого не может быть. Хуже обстояло дело с его хакерским подвигом. Он пытался убедить себя, что все дело в скверной системе компьютерной безопасности в оборонной отрасли и никому не придет в голову его в этом взломе обвинить.

– Многие мультинациональные предприятия вернулись к методам эксплуатации рабочего класса, место которым в девятнадцатом веке, – вдруг донесся из репродуктора знакомый голос – техник в радиоузле по ошибке нажал не ту кнопку. – Они находят внешние ресурсы, как это у них красиво называется. То есть продают производство в какую-то страну с дешевой рабочей силой и умывают руки: дескать, это не на наших фабриках люди работают, как рабы на галерах. Вот так выглядит глобализация для миллионов людей, которые получают за свой труд все меньше, а условия работы становятся все хуже…

Насколько было известно Иоакиму, его свояк-социалист должен был приехать сразу в Висбю. Но, как видно, наш пострел везде поспел. Он оторвался от размышлений и пошел искать первоисточник радиомонолога.

Повсюду встречались стайки левых активисток, если и достигших половой зрелости, то совсем недавно; шестнадцатилетних девочек, источающих сладкий запах пота от небритых подмышек под майками с портретами Че Гевары… По мере продвижения к конференц-залу их становились все больше, пробиться было почти невозможно. Над входом в зал висел плакат: «Справедливость сегодня!» Только сейчас он вспомнил, что Эрланд собирался принять участие в дискуссии на пароме перед началом весьма представительного семинара на Готланде.

– Я должен информировать публику, что я не экономист и не философ и ни в какой мере не являюсь экспертом в обсуждаемой области, так что я даже не совсем понимаю, почему меня сюда пригласили! – Кокетство удалось, многие в публике одобрительно засмеялись. – Я доцент в такой малосексуальной области, как социология, к тому же балуюсь искусствоведением. Но в первую очередь и в любой области для меня важны ответственность и мораль, если удобно так говорить про самого себя. Я был в Сиэтле на Мировом экономическом форуме, был и в Гётеборге пару лет назад, когда полиция попыталась сокрушить нашу демократию. По случайности я живу в трехстах метрах от Йернторгет, где триста человек были окружены полицией и не имели возможности даже справить нужду. И все это потому, что они попытались критиковать так называемую глобализацию.

– Здесь не место для благоглупостей в духе Наоми Клейн[76]! – громыхнул посланец Тимбру с интонацией Спасителя. – У нас серьезное обсуждение глобальной экономики! Свое «No Logo» ей следовало бы переименовать в «No Logic»[77]!