Книга Я был секретарем Сталина - Борис Бажанов

Когда он показал мне свою квартиру из четырех огромных комнат, я сказал: «И вы здесь живете один?» – «Нет, со мной живет мой двоюродный брат Максимов – он занимается моим хозяйством». Максимов был мне представлен. Он был одессит, как и Блюмкин. Максимов – была его партийная кличка, которой он в сущности не имел права пользоваться, так как в Одессе он был членом партии и заведовал хозяйством кавалерийского полка, но проворовался, продавая казенный овес в свою пользу, и был исключен из партии и выгнан из армии. Настоящая его фамилия была Биргер. Он жил у кузена, и Блюмкин пытался его устроить на службу, но это было нелегко: человека, исключенного из партии за кражу казенного имущества, никто не жаждал принимать.

«И у вас две комнаты совершенно пустые; а Герман Свердлов, брат покойного Якова, который живет в тесной квартире у брата Вениамина в доме ВСНХ, не имеет даже своей комнаты. Поселить бы его здесь у вас». – «Брат Якова Свердлова? Да я буду счастлив. Пусть переезжает хоть сегодня».

Так Герман Свердлов поселился у Блюмкина.

В первый же раз, когда Блюмкин пошел в ГПУ, он похвастался знакомством со мной. Ягода взвился: «Яков Григорьевич, вот работа для вас. Бажанов ненавидит ГПУ, мы подозреваем, что он не наш, выведите его на чистую воду. Это – задание чрезвычайной важности». Блюмкин взялся за это, но месяца через два-три заявил Ягоде, что он не имеет никакой возможности со мной встречаться чаще и ближе познакомиться и просит его от этой работы освободить. Но он подал другую идею: его двоюродный брат, живя у него на квартире вместе с Германом Свердловым и видя его все время, может от Свердлова узнавать все о Бажанове – Свердлов и Бажанов видятся постоянно. Идея была одобрена, Максимов был вызван к начальнику Административного управления ГПУ Флексеру и нашел, наконец, нужную работу: шпионить за мной и поставлять рапорты в ГПУ. Чем он и кормился до лета 1927 года.

По-прежнему не зная, куда девать Блюмкина, ГПУ пробовало его приставить к Троцкому. Троцкий в 1925 году объезжал заводы с комиссией по обследованию качества продукции. Блюмкин был всажен в эту комиссию. Как ни наивен был Троцкий, но функции Блюмкина в комиссии для него были совершенно ясны. В первый же раз, когда подкомиссия во главе с Блюмкиным обследовала какой-то завод и на заседании комиссии под председательством Троцкого Блюмкин хотел делать доклад, Троцкий перебил его: «Товарищ Блюмкис был там оком партии по линии бдительности; не сомневаемся, что он свою работу выполнил. Заслушаем сообщения специалистов, бывших в подкомиссии». Блюмкин надулся, как индюк: «Во-первых, не Блюмкис, а Блюмкин; вам бы следовало лучше знать историю партии, товарищ Троцкий; во-вторых…» Троцкий стукнул кулаком по столу: «Я вам слова не давал!» Из комиссии Блюмкин вышел ярым врагом Троцкого. Чтобы использовать его ненависть к оппозиции, ГПУ пробовало его еще приставить к Каменеву – уже в 1926-м, когда Каменева назначили Наркомторгом, Блюмкина определили консультантом Наркомторга; секретари Каменева веселились до упаду по поводу работы «консультанта». Секретари Каменева мне показывали торжественное обращение недовольного Блюмкина к Каменеву. Оно начиналось так: «Товарищ Каменев! Я вас спрашиваю: где я, что я и кто я такой?» Пришлось отозвать его и оттуда.

Но настоящее призвание Блюмкин все же нашел, когда его отправили резидентом ГПУ (шпионаж и диверсии) в странах Ближнего Востока. Мы с ним еще встретимся.

Когда осенью 1927 года я прощался с Москвой, Максимов был очень грустен. С моим отъездом он терял легкую и хорошо оплачиваемую работу. Я решил созорничать. Я знал, что он поставляет обо мне рапорты в ГПУ, но он не знал, что я это знаю. Наученный разнообразным советским опытом, я считал, что если враг хочет иметь о вас информацию, то удобнее всего, если вы ее поставляете сами – вы выбираете то, что надо. Так я и сделал. Говорил о себе ничего не подозревавшему Герману Свердлову именно то, что могло быть без всякого вреда для меня передано в ГПУ, и оно туда через Максимова шло.

Встретив Максимова у Германа перед отъездом в Ашхабад, я спросил его: «А как у вас с работой?» – «Да по-прежнему плохо». – «Хотите, я вас возьму с собой, в Среднюю Азию?» О да, он бы с удовольствием, разрешите, он завтра даст мне окончательный ответ – надо прервать какие-то начатые переговоры. Я очень хорошо понимаю, что он побежит в ГПУ спрашивать, что делать. Ему говорят – превосходно, конечно, поезжай, продолжай давать рапорты. И в Ашхабад я приехал с Максимовым.

В Ашхабаде я явился к первому секретарю ЦК Туркмении Ибрагимову. Я его знал по ЦК. Когда я был секретарем Политбюро, он был ответственным инструктором ЦК и рассматривал меня как большое начальство. Тем более он был удивлен моему приезду. Первая идея – я приехал на его место. Я его разубедил, объяснил, что я хочу на маленькую низовую работу. «Вот назначь меня для начала заведующим секретным отделом ЦК (это то, от чего я отказался у Зеленского). Я буду у тебя в подчинении и будет ясно, что у меня нет никаких претензий на твое место». Это и было проделано.

Через несколько дней я заявил, что я страстный охотник, но на крупную дичь (должен сказать, что охоту я ненавижу). Позвонил Дорофееву, начальнику 46-го Пограничного отряда войск ГПУ, который нес там охрану границы, и сказал ему, чтоб он мне прислал два карабина и пропуска на право охоты в пограничной полосе на меня и Максимова. Что я сейчас же и получил.

В течение двух-трех месяцев я изучал обстановку, а Максимов, которого я устроил на небольшую хозяйственную работу, исправно посылал обо мне донесения в Москву.

Ибрагимов был хороший человек, и у меня с ним установились прекрасные отношения. Я заведовал секретной канцелярией ЦК, секретарствовал на заседаниях бюро и пленумов Туркменского ЦК партии и был опять, хотя и в небольшом местном масштабе, в центре всех секретов. Часто, разговаривая с Ибрагимовым, я расспрашивал его о Персии. Меня смущает, что железная дорога – наша главная связь со страной – проходит все время по самой персидской границе. В случае войны персам ничего не стоит перерезать нашу главную коммуникационную линию. Ибрагимов смеется. А наш 46-й пограничный отряд на что? Я возражаю – я говорю ведь об армии. Ибрагимов говорит: «Ты помнишь историю? Когда век тому назад произошел мятеж в Тегеране и был убит наш русский посол Грибоедов, что сделал царь? Послал из России сотню казаков, и она навела в Персии порядок; не думай, что сейчас намного иначе».

В другой раз я говорю: здесь у вас граница совсем рядом; наверное, часты случаи бегства через границу. Наоборот, говорит Ибрагимов, чрезвычайно редки. Конечно, граница очень велика, и линию границы охранять было бы очень трудно. Но чтобы приблизиться к границе, надо добраться до какого-то населенного места, а именно за ними сосредоточено постоянное наблюдение. Никакой новый человек не может быть незамеченным.

Хорошо, говорю я, но это не относится к партийцам. Ответственный работник без труда может приблизиться к границе и перейти ее. У вас бывали такие случаи? Два, говорит Ибрагимов, они не представляют никаких затруднений. Ответственного партийца, бежавшего в Персию, мы хватаем прямо в Персии и вывозим его обратно. – «А персидские власти?» – «А персидские власти закрывают глаза, как будто ничего не произошло».