Книга Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей - Рудольф Баландин

Подобные суждения противоречивы. Выходит, русские на свой лад движут историю, и в этом они не похожи на западные «цивилизованные» народы. Слова о том, что мы якобы составляем, используя выражение Гоголя, «прореху на человечестве», выглядят как склонность к уничижению и покаянию – тоже особое качество, позволяющее занимать особое место в «прогрессе человеческого разума» и в «нравственном миропорядке».

Весьма характерно и то, что написаны эти письма были русским человеком по-французски, тогда как русская литература от Ломоносова до Пушкина была уже на подъёме.

Чаадаеву можно было бы ответить: друг мой, у тебя есть досуг и умственные силы, ты знаком с Шеллингом, тебе доступны сочинения крупнейших философов Запада. Почему бы тебе вместо поношения своего народа не взяться за дело и создать нечто такое, что прославит тебя и твою несчастную родину на весь мир?!

У Петра Яковлевича были для этого все условия. Он родился в богатой дворянской семье. Его дедом по линии матери был М.М. Щербатов, автор многотомной «Истории России с древнейших времён», правда, несколько сумбурной.

Рано лишившись родителей, Пётр со старшим братом Михаилом жил, воспитывался и обучался в Москве у тётки княжны Анны Щербатовой; слушал лекции в Московском университете; дружил с будущим декабристом И.Д. Якушкиным и А.С. Грибоедовым (считается, что Чацкий в «Горе от ума» отчасти списан с Чаадаева).

Пётр Чаадаев в 1812 году участвовал в Бородинском и в нескольких других сражениях, был награждён орденом Св. Анны. В Царском Селе, где был расквартирован его Гусарский лейб-гвардии полк, он познакомился, а потом и подружился с Александром Пушкиным. О том, какое влияние могла оказать эта дружба на поэта, можно судить по стихотворению «К Чаадаеву»:

…Пока свободою горим,Пока сердца для чести живы,Мой друг, отчизне посвятимДуши прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдёт она,Звезда пленительного счастья,Россия вспрянет ото сна,И на обломках самовластьяНапишут наши имена!

Тут слышны тайные мотивы первого из «Философических писем».

Несколько лет Пушкин находился под впечатлением личности Петра Чаадаева. Но пыл юности стал постепенно остывать:

Чадаев, помнишь ли былое?Давно ль с восторгом молодымЯ мыслил имя роковоеПредать развалинам иным?Но в сердце, бурями смиренном,Теперь и лень и тишина,И, в умиленье вдохновенном,На камне, дружбой освященном,Пишу я наши имена.

Как бы ни относиться к Чаадаеву-философу, но в поведении своём он был, пожалуй, чрезмерно озабочен своей внешностью и позой. Его называли «самым блистательным из всех молодых людей в Петербурге» (Екатерина Раевская). В первой главе «Евгения Онегина» (1823 год) упомянут он именно в такой ипостаси:

Быть можно дельным человекомИ думать о красе ногтей:К чему бесплодно спорить с веком?Обычай деспот меж людей.Второй Чадаев, мой Евгений,Боясь ревнивых осуждений,В своей одежде был педантИ то, что мы назвали франт.Он три часа, по крайней мере,Пред зеркалами проводил,И из уборной выходилПодобный ветреной Венере,Когда, надев мужской наряд,Богиня едет в маскерад.

В начале 1821 года Пётр Чаадаев вышел в отставку, пренебрегая возможностью сделать неплохую карьеру. Причины этого поступка неясны. Пожалуй, он решил стать «вольным мыслителем» и заняться философией. Во всяком случае, по словам мемуариста Ф.Ф. Вигеля, он был «первым из юношей, которые полезли тогда в гении».

Если учесть восхищение Чаадаева Западной Европой, можно предположить, что его привлекал образ байроновского Чайльд Гарольда – разочарованного в жизни вольнолюбивого мыслителя и скитальца по экзотическим странам.

Чаадаев три года (с 1823) путешествовал по странам Западной Европы. Сначала он не собирался возвращаться на родину, но передумал. Возможно, осознал, что в тех краях он остаётся «чужаком», а знакомство с европейской философией позволит ему на родине стать «властителем дум».

Он старался сопоставлять идеи западных мыслителей со своим пониманием России. В письме Ф. Шеллингу признавался: «Чтение Ваших произведений… было для меня источником плодотворных и чарующих размышлений… хотя и следуя за Вами по Вашим возвышенным путям, мне часто доводилось приходить в конце концов не туда, куда приходили Вы».

Осенью 1826 года он поселился в подмосковном имении Щербатовых, где начал писать «Философические письма». В Москве жил на Новой Басманной улице, получив прозвище «Басманный философ», и действительно стал на некоторое время властителем дум в российском обществе. Он одинаково сильно стимулировал творческие искания и западников, и славянофилов своей искренней и печальной, хотя не всегда справедливой, критикой русского общества.

В 1827 году его друг А.В. Якушкин писал о нём: «Он чрезвычайно экзальтирован и весь пропитан духом святости… Ежеминутно он закрывает себе лицо, выпрямляется, не слышит того, что ему говорят, а потом как бы по вдохновению начинает говорить».

Возможно, Чаадаев вошёл в роль мыслителя-пророка. Тем более что, по его мнению, «мы пользуемся мировым разумом в нашем познании».

Как писал в «Истории русской философии» В.В. Зеньковский: «Основная богословская идея Чаадаева есть идея Царства Божия, понятого не в отрыве от земной жизни, а в историческом воплощении, как церковь». По словам Чаадаева: «Призвание Церкви в веках было дать миру христианскую цивилизацию». Он называл себя «христианским философом».

Подобно Гегелю, он считал христианство последним словом и заключительной истиной религиозного сознания. Не желал учитывать, что позже появился ислам, а само христианство раскололось на три главных течения, не считая сект. Смысл истории, по Чаадаеву, – следование за «божественной волей, властвующей в веках и ведущей человеческий род к его конечным целям».

Какие конечные цели имеются в виду? В Апокалипсисе Иоанна Богослова это вселенская катастрофа и Страшный суд над многогрешным человечеством. Чаадаев, однако, ориентировался главным образом на Западную Европу и католичество: «Несмотря на всю неполноту, несовершенство и порочность, присущие европейскому миру… нельзя отрицать, что Царство Божие до известной степени осуществлено в нём».

В те же годы прямо противоположную мысль высказал Шопенгауэр, знавший неповерхностно западную цивилизацию. По его словам, она осуществляет на земле царство дьявола. Как показал последующий век и отметил Н.А. Бердяев, человек попал в полную зависимость от нечистого демона техники.

Позже в своей «Апологии сумасшедшего» Чаадаев вспомнил «о прекрасных страницах нашей истории» и решил, что «преувеличением было бы опечалиться хотя бы на минуту за судьбу народа, из недр которого вышли могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкин».