Книга Вкус пепла - Станислав Рем

– А мы все ломали голову: почему Батюшина «затерли»? Ларчик-то просто открывался. – Взгляд Феликса Эдмундовича вновь вернулся к арестанту. – А каково ваше мнение о Колчаке?

– Ознакомились с моей запиской Адабашу? – догадался Белый.

– Документ, достойный самого пристального внимания.

– Не знаю, чем он интересен вам сейчас. Свою актуальность он давно потерял. А об Александре Васильевиче могу сказать только то, что знаю. А мои знания заканчиваются мартом семнадцатого года. Все остальное – слухи, слухам не верю.

– Нам будет достаточно.

– Что ж… Волевая личность. Умеет вести людей за собой. Прекрасный оратор. Великолепный и инициативный организатор. Не случайно, когда «Военная ложа» смогла провести его в командующие Черноморским флотом, в 1916 году, противник на том участке боевых действий получил серьезное поражение.

– Меня интересует иное, – Дзержинский слегка склонился к собеседнику. – В своей записке вы пишете, будто упомянутая вами ложа имела контакты с британским посольством. Колчак лично контактировал с британцами?

– Ах вот вы о чем… Хотите узнать мое мнение, в кого британцы станут вкладывать деньги в игре против вас? Ответ положительный. Вы на правильном пути. Колчак – идеальный фигура в противостоянии с вами. Умный. Талантливый. Не гений, но и не без способностей. Имеет авторитет среди солдат и матросов. Будучи командующим Черноморской эскадрой, провел ряд демократических преобразований, что опять же говорит в его пользу. Не белоручка, знаком с жизнью пролетариев: некоторое время слесарил на Обуховском заводе, поэтому знает, как общаться с народом. Но дерзок. Обидчив. Самовлюблен до беспамятства. Эгоистичен. Крайне негативно воспринимает критику, практически в штыки. Прекрасно знаком с деятельностью не только флота, но и сухопутных войск, а потому все свои решения качественно аргументирует. Гучков[31] в свое время не случайно делал на него ставку, пророчил в члены правительства в качестве военного министра. Британия видела в нем одного из кандидатов на премьерское кресло. Но именно в силу вышеперечисленных качеств Александр Васильевич и не прошел ни туда, ни сюда. Он стал опасен для Временного правительства. Мог собой затмить их всех. Но прямых доказательств его личного контакта с британским посольством добыть не удалось. Масса косвенных показаний, не более.

– Значит, думаете, Британия поставит на Колчака, если он примет решение выступить против нас?

– Естественно.

– Вы только что выделили интонацией «личного контакта». Что это значит?

– Александр Васильевич входил в масонскую ложу, которая представляла собой не что иное, как подпольное движение против монархии, которое, в свою очередь, спонсировалось Лондоном. Вот по данному эпизоду доказательства нами были добыты. Если их не уничтожили при Керенском, сможете их найти в архивах Генштаба. Колчак же, в свою очередь, был самой авторитетной, но не главной фигурой в ложе. Сейчас для Британии, да и не только для нее, наступил идеальный момент для получения главного приза войны: России. И они сделают все для того, чтобы этот приз забрать. Так что, если Александр Васильевич вышел, так сказать, на тропу войны, лучшего врага даже не могу пожелать.

– К сожалению, архивы основательно подчищены. Кто в Петрограде поддерживал Колчака?

– Многие. Я так понимаю, вас интересуют только те, кто остался в городе. Но я понятия не имею, кто из «бывших» сейчас проживает в Петрограде, а кого нет. А из тех, кого знаю… Генерал Алексеев, к примеру. Генерал Рузской, Половцев, Головин, полковник Локтев, Андроников, Гусев… Да мало ли кто. – Белый не заметил, как Бокий с Дзержинским быстро переглянулись. – Я перечислил только тех, с кем точно был зафиксирован контакт с Колчаком. Не все из них входили в ложу, но они все контактировали промеж собой. Об остальных…

Феликс Эдмундович качнул головой.

– Спасибо. По крайней мере прояснили ситуацию. Может, у вас есть пожелания? Претензии?

Белый усмехнулся:

– В моем положении о претензиях лучше помалкивать.

– Напрасно так думаете, Олег Владимирович. Сейчас не царский режим. Имеете полное право высказывать недовольство. Тем более вы помогаете следствию. Что ж, если нет претензий, в таком случае, Глеб Иванович, распорядитесь отправить арестованного в камеру.

Едва за Белым захлопнулась дверь, Феликс Эдмундович поднялся со стула, прошел к окну, задумчиво постучал пальцем по стеклу.

– И как тебе мой арестант?

Дзержинский обернулся.

– Ты прав. Умный враг. Переманить на нашу сторону – цены бы такой находке не было. Кстати, здесь кроется тот самый вопрос, по которому я хочу видеть тебя в Москве. Раскрытие преступлений, – Феликс Эдмундович слегка присел на подоконник, так чтобы видеть одновременно и Бокия, и улицу, – борьба с контрреволюцией – дело нужное и на данный момент первоочередное. Однако следует смотреть в будущее, – руководитель ВЧК говорил тихо, монотонно, как бы аргументируя самому себе. При этом сквозь двойные стекла окна внимательно наблюдал за тем, как двое мальчишек в рваных одежонках, явно беспризорники, сновали взад-вперед по улице в поисках добычи. – Советская власть пришла не на год и не на два. Думать следует не только о борьбе с внутренним врагом, но и внешним. – Мальчишки засуетились, воровато посматривая в одну сторону.

«Так, – догадался чекист, – кажется, кто-то скоро окажется без кошелька. Или кошелки». Подумал без каких-либо эмоций. В данную минуту Феликс Эдмундович был на стороне мальчишек. Взрослый человек мог еще как-то выжить в это тяжелое время, у пацанов, оставшихся полными сиротами, путь для выживания был только один – воровство. И обвинять их в этом, считал Дзержинский, было верхом цинизма. Не хотите, чтобы дети крали, – создайте для них нормальные условия жизни.

Сердце чекиста сдавило.

Ян, сынишка… Дзержинский видел сына всего один раз, в 1912 году, когда тому исполнился годик. Жена во время эмиграции переехала в Швейцарию и возвращаться оттуда не пожелала. Впрочем, он и сам не хотел, чтобы вернулась. И дело было не в том, что разлюбил. Наоборот. Чувства остались. А вот здоровье ушло совсем. Ну, вернется она в Москву, и что дальше? К кому приедет? К полутрупу? К доходяге, по утрам выплевывающему со слюной и кровью ошметки легких? И что дальше? Жить не в любви, а в сочувствии? Так, на соболезновании, долго не протянуть. Доброта хороша в меру. А когда вместо любви только чувство сострадания, то так долго не выдержать ни ей, ни особенно ему. Пусть уж лучше все останется, как есть.

Смерть бродила за чекистом буквально по пятам. Физическое состояние Дзержинского было настолько подорвано, что неоднократно врачи едва ли не силой вытягивали его с того света, дважды подобное произошло во время заседаний коллегии ВЧК. Каждое утро Феликс Эдмундович просыпался с одной мыслью: ну вот, и сегодня не умер. И на том спасибо. И так каждый день.