Книга Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола

Крестьянские бунты, подтолкнувшие власти перейти к принудительной коллективизации, стали также причиной решения, принятого в марте 1930 г., о временном «отступлении» перед лицом массовых беспорядков. Свои соображения по этому поводу ЦК изложил в секретном меморандуме от 2 апреля 1930 г.:

«Поступившие в феврале месяце в Центральный Комитет сведения о массовых выступлениях крестьян в ЦЧО, на Украине, в Казахстане, в Сибири, в Московской области вскрыли положение, которое нельзя назвать иначе как угрожающим. Если бы не были тогда немедленно приняты меры против искривлений партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших “низовых” работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение»{628}.

Первый сигнал к отступлению прозвучал в начале марта, когда появилась статья Сталина «Головокружение от успехов»{629}. Однако, вместо того чтобы усмирить массовые волнения, статья возымела совершенно неожиданный эффект: крестьяне приняли слова вождя как руководство к действию и начали выходить из колхозов. Попытки местного начальства воспрепятствовать этому только подлили масла в огонь. В первые же дни после выхода статьи в Центрально-Черноземной области произошло сразу 11 бунтов, в которых приняли участие около 1 000 крестьян. Место, где происходили эти события, находилось всего в 12 км от Воронежа — областного центра. Сообщения о схожих происшествиях стали поступать в Москву, осложняя обстановку в центральном аппарате. Именно поэтому ЦК был вынужден 2 апреля выпустить меморандум, в котором содержались объективная оценка степени надвигающейся угрозы, а также конкретные инструкции о дальнейших действиях для деморализованных местных партработников. По мнению российских историков, к моменту выхода меморандума ситуация приняла столь угрожающий оборот, что дело шло ко всеобщему восстанию крестьянства{630}.

«Мартовская лихорадка» нашла свое отражение в разных формах, однако все они были вызваны одной причиной — политикой центра, жестокостью и запугиваниями со стороны советских должностных лиц. Многообразие форм сопротивления и необходимость всецело полагаться на официальные данные затрудняют подсчет точных масштабов восстаний. Для классификации действий крестьян властью и ее агентами использовался целый ряд терминов, часть которых имела точное значение, в то время как некоторые были весьма условными. Однако все они в значительной степени несли печать того, как власть воспринимала те или иные социальные феномены, иногда в чем-то заблуждаясь, иногда намеренно расширяя объем понятия. Чаще всего использовался термин «выступление», обозначающий любой акт общественного неповиновения, за исключением тех случаев, когда перед ним стояло определение «массовое». В таком случае речь шла о разгневанных толпах, вышедших на демонстрации, или о бунте. Само слово «выступление» происходит от глагола «выступить», означающего «выходить вперед» и имеющего также значение «выйти из строя», продемонстрировать свое возмущение. Этим термином стали обозначать любые беспорядки среди крестьян; точно так же многие репрессивные режимы придерживались терминов «инциденты» и «волнения» для обозначения и деполитизации общественных актов протеста.

Словосочетание «массовые выступления» чаще всего встречалось в документальных свидетельствах, особенно в архивах ОГПУ, и, аналогично термину «выступление», являлось характерным понятием для обозначения любых массовых беспорядков. Еще один термин, часто использовавшийся для характеристики тех же явлений, — «волнение». Литературное значение этого слова — «беспокойство, тревога, возбужденное состояние», вследствие чего оно использовалось в качестве более «уклончивого» обозначения бунтов. Здесь присутствовало недвусмысленное указание на снисходительное отношение политической элиты к «темным массам», вовлеченным в бессмысленный хаос протестов. Как и предыдущий термин, «волнение» — без эпитета «массовое» — могло использоваться применительно к любому типу проявлений общественного недовольства. «Бунты», «волынки» (небольшие мятежи) и «свалки» (рукопашные схватки) были куда более точными определениями происходивших беспорядков; каждое из них относится к традиционным и спонтанным выражениям недовольства безрассудных и примитивных «мужиков». Помимо вышеприведенных, существовали и такие понятия, как «восстания» и «мятежи», они являлись более точными и не столь «уклончивыми» определениями крестьянских массовых бунтов. Иногда они дополнялись прилагательным «повстанческий», обозначающим масштабные и серьезные выступления, охватывавшие обширные районы. Их участники были хорошо организованы и вооружены, а их замыслы носили явно изменнический характер{631}. На бунты, свалки или волынки, несмотря на четкость этих понятий, власти иногда закрывали глаза, в то время как мятежи, восстания и повстанческие выступления однозначно считались контрреволюционными действиями, в которых непреложно подразумевались участие кулаков и неизменный тайный заговор с целью свержения власти. Поэтому полагаться в исследовании приходится на доклады местных партработников и на их интерпретацию высокопоставленными лицами с точки зрения выбранной терминологии для описания событий. Выбор названия мог быть обусловлен как действительным размахом, развитием событий или степенью опасности рассматриваемого явления, так и стремлением наблюдателя или рассказчика произвести определенный эффект на слушателей или высшее руководство. Иногда противоречивое сочетание официальных опровержений, объяснения причин возникновения политической оппозиции и параноидального преувеличения значимости событий оказывали не меньшее влияние на характер отчетов. При изучении статистики тех лет важно помнить об этих деталях и осмотрительно подходить к анализу отчетов.

В целом в статистических отчетах по массовым выступлениям отражены данные с 1928 по 1930 г. Общее их число за тот период резко возросло — с 709 в 1928 г. до 1 307 в 1929 г. и 13 754 в 1930 г. В таблице 5.1 показана месячная динамика, отражающая сезонную корреляцию между террором властей и крестьянскими бунтами. Так, в 1928 и 1929 гг. весенняя и осенняя кампании по хлебозаготовкам были главными причинами массовых беспорядков, а в 1930 г. восстания вспыхнули в результате форсирования процессов коллективизации. В 1929 г. около 30% народных волнений были связаны с хлебозаготовками, 23,5% — с «религиозными мотивами» (к ним относились притеснения верующих и духовенства, а также закрытие церквей в некоторых областях) и лишь 6,5% возникли из-за коллективизации. В 1930 г. коллективизация и раскулачивание стали причиной уже 70,6% от общего количества бунтов; 10,8% обусловливались гонениями на религию (закрытием церквей, снятием колоколов и арестами священников); 8,9% — нехваткой продовольствия и лишь 3,3% заготовками{632}.