Книга Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр

Самнер качает головой.

– Нет, – говорит он. – Только не для меня. В эти вздорные игры я не играю.

Через несколько дней в миссию приезжают на нартах двое охотников, которых священник еще никогда не видел раньше. Он надевает анорак и варежки и выходит им навстречу. Одновременно с ним из иглу появляется женщина, получившая при обращении в христианскую веру имя Анна. Она приветствует мужчин и предлагает им угощение. Сначала они о чем-то разговаривают с ней, после чего, стараясь говорить помедленнее, чтобы ему все было понятно, обращаются к священнику. Охотники рассказывают ему о том, что в одном дне пути отсюда обнаружили обрушившуюся рваную палатку, в которой лежали четверо белых мужчин, замерзших насмерть. В качестве доказательств они предъявляют ему кое-какие вещи, которые они прихватили оттуда, – ножи, веревку, молоток и засаленный экземпляр Библии. Когда он спрашивает у них, не вернутся ли они туда, чтобы забрать тела и привезти их, дабы их можно было похоронить по христианскому обычаю, они лишь качают головами и говорят, что им нужно продолжать охоту. Они кормят своих собак мясом моржа, после чего сами едят в иглу и даже отдыхают немного, но на ночь не остаются. Перед отъездом охотники пытаются продать ему Библию, но, когда он отказывается от сделки, просто дарят ее Анне. После того как они скрываются вдали, Анна приходит в дом и признается, что охотники рассказали ей о том, что в лагере белых людей они нашли и два трупа эскимосов. По ее словам, оба были раздеты догола, причем одного из них зарезали ножом. Она показывает себе на шею в тех местах, где были нанесены раны.

– Одна – здесь, – говорит она, – а другая – здесь.

Немного погодя, когда они остаются вдвоем, священник, тщательно обдумав всю историю, передает ее Самнеру и наблюдает за его реакцией.

– Насколько я понимаю, вас самого обнаружили не так уж и далеко от того места, где охотники нашли тела, – говорит он. – Поэтому я думаю, что вы были знакомы с погибшими; я также думаю, что вы ходили с ними вместе на одном корабле.

Самнер, который сидит у огня и что-то выстругивает из плавника, чешет нос и кивает в знак согласия.

– Они были уже мертвы, когда вы оставили их? – спрашивает у него священник.

– Только эски.

– И вы не собирались возвращаться туда?

– Я был уверен, что ураган погубит их.

– Но он не погубил вас.

– Я бы сказал, что он очень старался.

– Кто убил эскимосов?

– Человек по имени Генри Дракс, гарпунер.

– Зачем он это сделал?

– Потому что ему были нужны их нарты. Он собирался бежать на них оттуда.

Нахмурившись и качая головой, священник обдумывает столь ужасающие новости, а потом достает трубку и набивает ее табаком. Руки у него дрожат. Самнер наблюдает за ним. В печке рядом с ним потрескивает и шипит уголь.

– Должно быть, он двинулся на север, – после долгого молчания говорит священник. – Для северных племен Баффиновой Земли законы не писаны. Если он доберется до них, то мы никогда не узнаем, ни где он сейчас, ни что с ним сталось. Он мог и погибнуть, но, скорее всего, обменял нарты на предоставление ему убежища и ждет весны.

Самнер кивает. Он смотрит, как на потемневшем оконном стекле пляшет отражение огонька свечи. За ним смутно виднеется светлый контур иглу, а еще дальше – высокая и темная горная цепь. Мысль о том, что где-то там бродит живым Генри Дракс, заставляет его содрогнуться.

Священник встает. Из шкафчика рядом с дверью он достает бутылку бренди и наливает обоим по стаканчику.

– А как зовут вас?

Самнер резко вскидывает на него глаза, а потом отворачивается к печке и вновь принимается обстругивать плавник.

– Не Генри Дракс, – отвечает он.

– Тогда как же?

– Самнер. Патрик Самнер из Каслбара.

– Значит, вы из Мейо, – небрежно замечает священник.

– Вот именно, – поддакивает он. – Жил-был и все такое.

– И какова же ваша история, Патрик?

– У меня ее нет. Достойной упоминания, во всяком случае.

– Этого не может быть, – не соглашается священник, – у каждого из нас есть своя история.

Самнер упрямо качает головой.

– Только не у меня, – говорит он.

* * *

По воскресеньям священник устраивает Божественную литургию в главной комнате хижины. Он отодвигает стол в дальний конец комнаты, убирает с него книги и бумаги, накрывает его льняной скатертью и водружает на нее распятие и две свечи в латунных подсвечниках. Здесь же стоят оловянный кувшин, чаша для вина и выщербленная фарфоровая тарелка с просфорами. На службе неизменно присутствует Анна со своим братом, да иногда из соседнего стойбища заглядывают еще четыре-пять человек. Самнер выступает в роли алтарного служки. Он зажигает свечи, а потом и гасит их, протирает края чаши тряпицей и даже, в случае необходимости, может прочесть отрывок из Библии. При этом он полагает, что вся эта суета, напоминающая цирк, где священник исполняет одновременно обязанности инспектора манежа и дрессировщика, не стоит и выеденного яйца, но, по его мнению, легче смирить себя раз в неделю, нежели всякий раз оспаривать его. А вот что по этому поводу думают эскимосы, он не может себе и представить. В нужных местах они встают и преклоняют колени, и даже поют псалмы в меру своих способностей. Он подозревает, что они забавляются в душе, что вся церемония для них – нечто вроде экзотического развлечения посреди долгой, скучной и унылой зимы. Возвращаясь к себе в иглу, они, должно быть, вовсю потешаются над торжественным видом священника и забавно передразнивают его бессмысленные и помпезные жесты.

Как-то в воскресенье, когда служба уже закончена и крошечная конгрегация покуривает трубки или потягивает из кружек подслащенный чай, Анна рассказывает священнику о том, что у одной из эскимосских женщин из стойбища заболел младенец и что та обратилась к ней за помощью. Священник выслушивает ее просьбу, кивает и идет в кладовую, где выбирает пузырек с пилюлями хлористой ртути из медицинской аптечки. Он дает женщине две белые пилюли и говорит ей, чтобы та разделила их напополам и каждое утро давала бы малышу по половинке, причем он должен оставаться туго спеленутым. Самнер, сидящий на своем излюбленном месте у печки, наблюдает за этой сценкой, но не вмешивается. Но, когда священник удаляется по своим делам, он встает и подходит к эскимоске, жестом показывая ей, что хотел бы взглянуть на младенца. Женщина что-то говорит Анне и, выслушав ее ответ, достает малыша из капюшона своего анорака и протягивает его Самнеру. Глазки у малыша потемнели и ввалились, а ручки и ножки холодные, как лед. Когда Самнер щиплет его за щеку, он не кричит и не плачет. Самнер возвращает ребенка его матери, лезет за печку и достает маленький уголек из оцинкованного ведра. Раздавив его каблуком, он облизывает указательный палец и макает его в черный порошок. Открыв младенцу рот, он проводит пальцем по его язычку, а затем набирает чайную ложку воды и заставляет проглотить ее. Личико ребенка наливается краской, он кашляет, но потом глотает. Самнер берет из ведра кусок угля побольше и вручает его Анне.