Книга Тайна Леонардо - Андрей Воронин

– Дворцы и хижины, – вслух прокомментировал он открывающийся с перекрестка вид и решительно свернул налево, на разбитую грунтовку.

– Да, – после паузы, в течение которой, как видно, формулировал подходящий ответ, согласился участковый, – социальное расслоение налицо.

Глеб покосился на него из-под очков, но промолчал. Участковый был ему знаком – тот самый мент на "Урале", что по весне так содержательно общался с Котом и Коротким возле дачи доктора Мансурова. Мотоцикла при нем в данный момент, естественно, не было, зато на погонах появилась третья звездочка, которая была заметно новее и ярче остальных – потускневших, с проступившим из-под фальшивой позолоты серым оловом. Лет ему было что-то около тридцати. Худой, долговязый, по салону "БМВ" он распространял крепкий смешанный аромат офицерского одеколона, скверного отечественного табака и сапожного крема.

Машина, переваливаясь на ухабах, катилась по знакомому проселку. Она была чересчур длинной и низкой для такой дороги, но Глеб вел ее с уверенной беспечностью опытного шофера, располагающего вдобавок средствами для ремонта любой сложности. Левое колесо угодило в глубокую лужу, мутная вода с плеском обрушилась на ветровое стекло, и Глеб смахнул ее "дворниками", с неудовольствием подумав, что после этой прогулки снова придется ехать в мойку.

– А хороша все-таки машина, – произнес участковый то, что ему явно очень хотелось сказать с самого начала. – Прямо как в кино – черный "бумер". Или как в песне: "Черный "бумер", черный "бумер", стоп-сигнальные огни..."

Глеб хотел включить музыку, чтобы заглушить доносящиеся с соседнего сиденья ужасные звуки, но пытки Шопеном участковый мог просто не пережить. Лучше было потерпеть, тем более что до места осталось ехать всего ничего.

– Только по нашим дорогам, – продолжал участковый, – лучше на джипе гонять.

– Лучше всего на танке, – подсказал Глеб и закурил, чтобы не потерять сознание от запаха гуталина.

– Это точно! – с энтузиазмом подхватил участковый и полез в карман.

Поняв, что допустил тактическую ошибку, Сиверов поспешно протянул ему свою пачку.

– Спасибо, – сказал участковый, – у меня свои. Привык уже. Как говорится, дым отечества нам сладок и приятен.

Он извлек из кармана кителя мятую пачку "Примы", закурил и с сибаритским видом откинулся на кожаную спинку сиденья. Глеб проглотил готовое сорваться с губ энергичное словечко и нажатием кнопки приоткрыл оба передних окна, устроив сквознячок.

– Вот, скажем, у того же Мансурова "сааб", – вернулся к затронутой теме участковый. – Из загранкомандировки пригнал. Хорошая машина, крепкая, шведы молодцы. Особенно, что касается подвески, да... А все ж таки для наших дорог "москвич" – самое то. Я, помнится, на "четыреста восьмом" колесом в открытый люк угодил, и – хоть бы что... Вот я ему и говорю: Хаджибекыч, говорю, ну, на хрена тебе эта иномарка? Ты ж всю жизнь на "Жигулях"! Ну, понимаю, состарилась тележка, так поменяй ты ее на новую, такую же, и дело с концом! Это ж какая была бы экономия! Тебе, говорю, деньги, что ли, девать некуда?

– А он что? – заинтересовавшись этим поворотом беседы, спросил Глеб.

– А что он? – Участковый стряхнул пепел в открытое окно – половину в окно, а вторую в салон. – Деньги, говорит, это пыль, и нужны они только для того, чтобы о них не думать.

"Да, – подумал Глеб, – хороший ответ. Вроде и ответил, а вроде ничего и не сказал. Да и что он, собственно, мог сказать этому чучелу в пуговицах? Вообще, для пластического хирурга с именем и репутацией, практикующего в таком городе, как Питер, пересесть с "жигуленка" на иномарку – дело вполне обыкновенное. В этом даже налоговая не усмотрела бы никакого криминала. Вот только время приобретения этого злосчастного "сааба" наводит на некоторые размышления. Это произошло сразу после похищения картины, то есть, как ни крути, косвенная улика. К тому же бросил его наш доктор без малейших колебаний и, по всей видимости, без сожаления, а это тоже о многом говорит. Что ему какой-то "сааб"? Доберется до места назначения – купит себе другую телегу, покруче..."

Доктор Мансуров бесследно исчез. Его не было ни дома, ни на работе, ни у знакомых – словом, нигде. Его мобильный телефон не отвечал, а его жена, узнав об исчезновении Марата Хаджибековича, отправилась в больницу с острым сердечным приступом, и толку от нее в данный момент не было никакого. Она-то, бедняга, была уверена, что муж на даче – обрезает деревья, сгребает сухие листья, перекапывает грядки и занимается прочей ерундой в том же садово-огородном духе. На даче его, однако, не оказалось тоже, и именно это известие приземлило мадам Мансурову на больничной койке.

Доктора объявили в розыск и очень быстро нашли – не его, разумеется, а всего лишь его машину. Трехлетний "сааб" сиротливо стоял на обочине шоссе в нескольких километрах от финской границы – аккуратно запертый, с почти полным баком бензина, без малейших признаков взлома и пустой, как консервная банка, из которой закусывала бригада голодных лесорубов. Доктор Мансуров исчез, не утруждая себя сборами; можно было предположить, что деньги, вырученные от некоей коммерческой сделки, полностью избавили его от необходимости обременять себя багажом.

Глеб не стал говорить об исчезновении Мансурова Ирине Андроновой. Это исчезновение подтверждало самые худшие из высказанных им предположений. Необдуманная дилетантская выходка уважаемой Ирины Константиновны, этой самозваной сыщицы, этого Шерлока Холмса в юбке, спугнула господина доктора, и тот бежал, бросив все – за исключением, разумеется, картины или денег, вырученных от ее продажи. Запрашивать о нем пограничников не имело смысла: если он и пересек российско-финскую границу не где-нибудь в лесу, а как положено, в пункте пограничного контроля, то предъявленный паспорт вряд ли был выписан на его имя.

Там, за границей, его уже начал искать Интерпол, и во всей Финляндии, наверное, не осталось полицейского участка, где не красовался бы переданный по факсу портрет беглого пластического хирурга. Это могло со временем дать результат: Глеб был профессионалом и знал, как трудно порой бывает ускользнуть из сетей, расставленных скучающими, выполняющими нудную, повседневную, рутинную работу полицейскими чиновниками. Их тысячи, и каждый из них без энтузиазма, но добросовестно, в меру своих способностей делает порученное ему дело, не ведая порой, что он, собственно, творит. И если тот, кто раздает поручения, компетентен и неглуп, даже профессиональному беглецу придется очень туго. Ну, а дилетант, каким, по идее, являлся доктор Мансуров, в такой ситуации просто обречен...

Глебу теперь тоже предстояла скучная, рутинная работа – тщательная отработка всех связей господина Мансурова в надежде если не отыскать покупателей картины, то хотя бы понять, наконец, что этот чертов Айболит с ней сделал – продал, как-то ухитрился протащить через границу или все-таки действительно уничтожил. Жадность жадностью, а психи бывают разные. Вдруг он и украл-то ее именно затем, чтобы сжечь или разрезать на мелкие лоскуты? Зачем ему это – другой вопрос. Глеб, не сходя с места, мог придумать не менее десятка вполне логичных объяснений такого поступка – логичных, разумеется, с точки зрения человека с травмированной, извращенной психикой.