Книга Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин

– Пошли, – подтвердил Николя, легко вставая с лавки. – Давно хотел посмотреть на девушку, вот так легко вскружившую голову такому крепкому парню.

Кузнец сжал пудовые кулаки свои, похрустел пальцами, способными мять царские пятаки и гнуть подковы, как ивовые прутья.

– А и впрямь, что ж я як баба? Пойдёмте ж, коли старый козак Чуб с дьяком ещё гудят у моей маменьки, то, стало быть, полагаю, Оксана дома одна.

– Зайдём без повода? – уточнил галантный гимназист. – Ну, я имею в виду, что, может быть, стоит там шампанское взять, конфет французских, цветы опять же…

– Зачем?

– Затем, что мы в гости идём или как?

– Могу трохи горилки взять, – пожевав нижнюю губу, решился Вакула. – Думаете, шо ежели она выпьет, так и…

– Ничего подобного я не думаю! Ещё не хватало честных девушек на селе спаивать! Фу-фу-фу.

– Так они её сами пьют, аж даже хлещуть, – попытался оправдаться Вакула, быстро пряча бутылку на место. – И то верно, чего ж за-ради добрую горилку зазря тратить? Напьётся да и ще песни орать начнёт, приставать всячески со всеми… этими, як же их на латыни… непристойностями! Ох, може, тогда всё ж таки взять ту бутылку?!

В общем, опуская долгие переговоры, пустую болтовню и солёные мужские шутки, коими уж если и сыплют на дивной родине нашей, то так, шо немцу же не просто смерть, а смерть через «даст ист фантастиш!!!», собрались они кое-как, умылись, причесались и направились в гости.

А выйдя из тесной кузницы и вдохнув всей грудью дивный воздух наш, полный ароматов и таких чудесных благовоний, что и ни в какой индийской лавке тех басурманских редкостей, что завозят на Сорочинскую ярмарку турки али греки, не нанюхаешься, самые светлые надежды вдруг пробудились в чистых сердцах героев наших…

Да и есть ли где запахи более чудесные и приятные обонянию человеческому, нежели в благословенной Малороссии? Есть ли где вековые липы, такие, что вот подносишь к носу жёлтые цветочки их, а там аромат, аромат же – чистый мёд! А цветы?! Цветы столь прекрасные, что и красок нет, чтоб их описать, там, думаю, охры и на копейку не пошло, всё ярь да бакан!

И запахи сии чаруют уж так сладко, что и умом поверить никаких сил не хватает. Восторг один, всей души христианской восторг! Есть ли где ещё на свете такая дивная земля, как наша? Вечно будем Господа Бога молить в светлой благодарности сердечной за то, что сотворил Великую Русь, и Русь Белую, и Русь Малую, единой, словно и сама Пресвятая Троица!

И нет на свете той диавольской силы, которая посмела бы их разлучить. А буде в кои веки найдётся вдруг такая сила – да проклянёт её Господь на веки вечные, да не будет ей божественного прощения, да сгорит в адском пламени брат, поднявший руку на брата…

– Что ж, дивитеся, вон она!

– Кто?

– Та хата Оксанина!

– Вакула, прости за прямоту, ты дурак?! На фига мне сдалась хата твоей Оксаны? Ты меня с ней или с её хатой знакомить собрался? – яростно зашипел Николя.

Его приятель скорчил смущённую мину, так и не дозволяя себе носу высунуть из-за плетня. Честно говоря, они торчали тут уже, наверное, минут пятнадцать – двадцать, только и успевая отмахиваться от «добрий день, а шо вы тут робите, хлопци?» всех проходящих мимо сельчан. Как вы логично догадались, единственная улица Диканьки по определению была ещё и самой оживлённой.

Двух особо приставших парубков Вакула крайне вежливо отправил в трёхбуквенное путешествие, одному козаку пришлось дать «плюшек» в дорогу, а шесть любопытных бабок Николя на раз-два-три переключил со всем интересом на дом вдовы Солохи, где шумно кутили Чуб с дьяком.

Памятуя классиков, никто не посмел уйти обиженным. То есть, вопреки мнению некоторых особо упёртых москалей, дураков в Диканьке нема! В конце концов парней оставили в покое…

– Ну что, так и будем ждать у моря погоды за плетнём?

– Ни-ни… бачьте, паныч, ось… ось она ще раз в оконце мелькнула! Яка ж гарна дивчина!

– Я не рассмотрел. – Николя плюнул на все приличия и выпрямился во весь рост. – Лично ты как хочешь, а я пошёл.

– Куды?

– Твою невесту смотреть.

– Так… она ж… она ж и поленом поперёк хребта огреет, не задумается! Ох лышенько, ох горе горькое… Прощевайте, паныч, храни вас Пресвятая Матерь Божия! А я ще трохи тут посижу…

Молодой человек похлопал по плечу друга, кротко вздохнул, пригладил волосы ладонями и решительно отворил калитку во двор козака Чуба. Впрочем, постучать в дверь сразу не решился.

Конечно, знаменитая Нежинская гимназия дала ему столь высокое культурное воспитание, хоть за стол к самому польскому гетману или султану турецкому садись, а и тут бы не уронил себя, но по отношению к будущей невесте приятеля, которая впоследствии может и стать женой оного, молодой человек подошёл с особо деликатным обращением. То есть тихонько примостился у полураспахнутого по причине хорошей погоды оконца и осторожненько заглянул внутрь…

Взору его открылась уютная украинская горница, овальное зеркало на стене, иконы в красном углу, белёная печь в яркой росписи, накрытый к обеду стол, а перед ним босыми ножками по вязаной дорожке прохаживалась высокая стройная дивчина в простой вышиванке и юбке в клетку, чуть повыше круглых коленей.

Чёрные волосы заплетены в косу, столь длинную, что опускалась она аж до… до самой… короче, значительно ниже пояса. На голове яркий венок из цветов и шёлковых лент, на лебединой шее две нитки коралловых бус, грудь высокая, талия в гармонии, а личико столь прелестное, словно его божьи ангелы по ночам целовали.

Николя заворожённо смотрел на эту юную Психею из никому не известной Диканьки, и сердце его билось в радостном возбуждении. Нет, он не влюбился в пассию своего друга, но мысленно уже сделал себе пометочку – приложить все усилия, сдвинуть любые горы, а потребуется, так и молить самого генерал-губернатора киевского на коленях, лишь бы соединить эту пару…

– Что людям вздумалось говорить, будто я хороша? – простодушно надув губки, щебетала прекрасная дивчина, то так, то эдак вертясь перед честным зеркалом. – Лгут люди, совсем я не хороша! Разве хороши чёрные брови мои и карие очи? Чем хорош лоб мой, як у рыбы толстолобика? Неужели же нет ему равных на свете?

Она отошла на шаг назад, выпучила глаза и надула пухлые щёки.

– И что ж хорошего в этом курносом носе? А в губах? Их словно укусила пчела! А в косе моей, что ж, разве она не похожа на змею, душащую меня за шею! Нет, теперь я верно вижу, что совершенно не хороша!

– Ну як там, паныч? – шёпотом просипел Вакула, чуток высовываясь из-за плетня.

Николя обернулся, демонстративно закатил глаза и, широко ухмыльнувшись, показал большой палец.