Книга Экзорцисты - Джон Сирлз

– Я знаю, что ты в первый раз встала с постели почти за неделю, – сказал он маме, не сводя глаз с объектива. – Но у нас осталось всего несколько кадров на пленке. Я хочу ее проявить до следующей лекции. Давай сделаем несколько твоих фотографий…

– О, Сильвестр. Сейчас я не могу фотаться.

Фотаться – так говорили в мамином детстве в Теннесси, и я не слышала, чтобы кто-то использовал такой оборот речи.

– А почему бы не сфотографировать меня с мамой? – спросила я.

– Честно говоря, я хотел сделать снимок твоей матери с Пенни.

– С Пенни? – спросила мама. – Зачем?

– Ты знаешь зачем, Роуз. Мы добавим их к другим. Может быть, покажем на лекциях или позволим репортеру их использовать, когда он напишет о нас новую статью или издаст книгу.

– Эта книга, – со вздохом сказала мама. – Сильвестр, я не уверена, что хочу, чтобы такая фотография появилась в газете, или книге, или в любом другом мест-е.

– Ты не дала мне закончить. Я собирался сказать: но только если ты не испытываешь дискомфорта. У меня возникла мысль, и я поделился ею с тобой. Мы можем обсудить это позже. А сейчас сделаем фотографию для нашего архива. И лучше начать прямо сейчас, пока светло, потому что вспышка плохо подходит для таких веще-й.

Я смотрела, как мама неохотно подходит к креслу, берет куклу и пристраивает ее у плеча, как во время поездки на машине. Она вышла вслед за отцом наружу и встала перед нашим домом, который в вечернем свете казался еще более запущенным, чем обычно. Я не сводила глаз с мамы, которая прижимала к груди Пенни, как когда-то прижимала Роуз, а потом и меня. Отец сразу начал снимать. Хотя он утверждал, что на пленке осталось всего несколько кадров, я насчитала девять, после чего попросила сфотографировать маму вместе со мной.

– О, ангел мой, – сказал он, глядя на фотоаппарат. – Я только что использовал последний кадр. Тебе следовало попросить раньше.

– Но я уже просила тебя раньше, – не удержалась я.

Отец поднял голову и бросил на меня пристальный взгляд.

– Сильви, мы делаем нашу работу, а не ищем развлечений.

– Не беспокойся, милая, – сказала мама, возвращаясь в дом вместе с Пенни. – Я куплю одноразовую камеру в «Марс Маркет». И мы сделаем хорошие снимки нас с тобой.

После того как кукла вернулась в кресло-качалку, отец отнес фотоаппарат в подвал и мы занялись домашними делами, а потом пришло время обеда. Когда мы расселись за столом, пустой стул Роуз стал призраком среди нас, потому что она не отозвалась, когда я постучала в дверь ее комнаты. Мы ели мясо, поджаренное на медленном огне, – и ничего больше, но еда показалась мне вкуснейшей, ведь ее приготовила мама. Наступил мой черед убирать со стола и мыть посуду, но родители вдвоем помогли мне, а мама обернула кость в фольгу и положила в морозилку, чтобы потом приготовить суп. Когда мы закончили, я ожидала, что мы соберемся в гостиной, посмотреть какой-нибудь документальный фильм по ГСТ, но отец сказал, что ему нужно обсудить с мамой ряд важных вещей по работе. Наверное, книгу, которую писал Сэм Хикин, решила я. Так или иначе, я оставила их внизу и поднялась в свою комнату.

Когда неделю назад я нашла разбитых лошадок, то дождалась утра, подобрала осколки, отнесла их в ванную, где сестра чистила зубы, и спросила:

– Твоя работа?

– Моя? – Ее рот был полон зубной пасты, но она сразу ее выплюнула. Взяв осколок с моей ладони, она внимательно осмотрела колено и широкое копыто. – Конечно, нет.

– А кто еще мог это сделать?

– Я не знаю. Но зачем мне так поступать?

– Мне очень часто непонятны причины твоих поступков, Роуз.

– Осторожнее, ты начинаешь говорить как папа. – Она положила ногу лошадки обратно в мою ладонь, а зубную щетку поставила на место. – Знаешь, Сильви, когда лошадь ломает ногу, все кончено. В реальной жизни ее убивают. На твоем месте я бы просто выбросила их в мусор.

Ее удивление и отказ выглядели искренними, поэтому я вернулась к письменному столу, чтобы приступить к сложнейшей работе – склеиванию кусочков. И все же я не могла поверить, что отец или мама – или даже кукла – несут ответственность за разбитых лошадок.

Теперь, столько ночей спустя, я слушала голоса родителей, обсуждавших свою работу внизу, в гостиной, и смотрела на полку. Разглядывала лошадок и считала ноги, чтобы убедиться, что они в порядке, – это стало моим ритуалом перед сном. Но мне пришлось его прервать, когда мой взгляд остановился на пятнистом пони с мерцающими карими глазами. Деревянный хвост Авроры был отломан. Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы его найти. Хвост валялся под моим письменным столом. Мне ужасно хотелось выйти в коридор, ударить кулаком в дверь Роуз и закричать, что это совсем не смешно. Но я знала, что она будет все отрицать, причем еще более убедительно, чем в первый раз. Что ж, оставалось одно очевидное решение – начать запирать дверь. Так я и поступила, нашла кусочек металла в форме крючка, чтобы закрывать дверь снаружи, и уселась за стол, собираясь приклеить хвост обратно.

И все это время я слышала голоса родителей, которые о чем-то разговаривали внизу. Я не могла разобрать даже отдельные слова, но, судя по интонациям, они о чем-то спорили. Внезапно они замолчали. Затем поднялись по лестнице и улеглись в постели в своей спальне. К этому моменту Аврора обрела хвост, и, хотя мне хотелось спать, я осталась сидеть за столом, позволив своему разу-му пуститься в свободное плавание. Вот уже несколько дней я обдумывала слова Роуз о том, что я стану такой же, как наши родители, если не буду обращать внимания на реальный мир. Возможно, детали телесериалов не имели особого смысла по сравнению с информацией в документальных фильмах – тех, что нам разрешалось смотреть, – но мне не нравилось, что сестра знает то, что для меня остается тайной. И это чувство заставило меня отпереть дверь и тихонько спуститься вниз.

Я бросила короткий взгляд на Пенни, все еще лежавшую в мамином кресле, и больше старалась на нее не смотреть. Пододвинув стул поближе к телевизору, я его включила и быстро убавила звук. Затем начала переключать каналы – поздние новости о Маргарет Тэтчер и Оливере Норте[52], после чего наткнулась на сериал, который родители наверняка запретили бы мне смотреть, а Роуз могла бы упомянуть: «Трое – это компания»[53]. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять сюжет, вертевшийся вокруг неправильно интерпретированного подслушанного разговора. И, хотя история показалась мне нелепой, я продолжала сидеть на своем месте, с удивлением прислушиваясь к непривычному записанному закадровому смеху. Когда пошла реклама, я сбегала в кухню, сделала себе сэндвич с остатками жареного мяса и налила стакан молока. Только после того, как пошли титры, я бросила взгляд на кресло-качалку. Водянистый голубоватый свет освещал комнату, а я смотрела на пустое место, где сидела Пенни, когда я спустилась в гостиную.