Книга Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе

Губы у нас сухие. Ничего особенного, я так и думал. Наверное, у поцелуев та же цель, что у объятий. Чтобы стало хорошо и уютно. Склоняю голову набок, может, так станет лучше. Прихватываю губами ее нижнюю губу. Оказывается, рот может быть таким нежным, особенно когда ничего не видишь. Она проводит языком по моим губам, и мне хочется отдернуть голову. Вспоминаю о двадцатипятицентовом леденце, который мы по очереди лизали целый час. Нам в рот словно попадает конфета, хотя никакой конфеты нет. Мы никуда не торопимся. Приятно, но не особенно. Впрочем, и не противно.

Генет гладит меня по лицу. Как в кино. Моя правая рука обнимает ее за плечи, соскальзывает на грудь. Чувствую соски, они не больше моих. Ее пальцы щекочут мне грудь, но мне совсем не щекотно. Провожу рукой ей по животу, потом ниже, под моей ладонью гладко, здесь ничего не торчит, здесь только нежная щель, и это удивительнее всего. Ее рука скользит у меня по талии, изучает мое тело. Когда она касается меня, это совсем иначе, чем когда я трогаю себя сам.

Дверь со двора на кухню отворяется.

Наверное, это Розина. Или Гхош и Хема. Шаги направляются в гостиную.

Отшатываюсь. Срываю с глаз повязку. Передо мной темная кладовая. Я точно инопланетянин после посадки на Землю.

В свете, падающем из кухни, глаза у Генет влажные, губы набрякли, лицо вспухло. Она отводит глаза. Со мной слепым ей было проще. Нос у нее вздернут, лоб высокий, она совсем не похожа на круглоголовую Розину, скорее на бюст Нефертити из моей книги «Заря истории».

Хотя повязки уже нет, чувства мои по-прежнему напряжены до предела. Я в состоянии провидеть будущее, оно написано у Генет на лице. Спокойные миндалевидные глаза скроют бешеный безрассудный темперамент, столь ярко проявившийся сегодня; скулы четко обозначатся, выдавая сильную волю; нос заострится; нижняя губа выпятится вперед; из бутончиков зрелыми плодами разовьются груди; обретут совершенные формы ноги. На земле красивых людей она будет первой красавицей. Мужчины — я уже знал это — почувствуют ее презрение и кинутся домогаться ее всеми силами. И я окажусь из их числа. А она будет чинить всяческие препятствия. Никогда больше между нами не наступит близость, такая, как сегодня, и я буду знать это и все-таки не оставлю попыток.

Я это чувствую, вижу. Словно вспышка осветила мое сознание. Жизнь покажет, прав ли я был.

Где-то в доме Розина окликает дочь.

Поднимаю с пола ремень. Не понимаю, почему мы оба так спокойны.

Касаюсь плеч Генет, нежно, осторожно. Она смотрит на меня. Что у нее в глазах — любовь или ненависть?

— Я тебя всегда найду, — шепчу я.

— Может быть. — Ее губы у самого моего уха. — А мне надо научиться лучше прятаться.

Входит Розина и застывает при виде нас.

— Чем это вы таким заняты? — спрашивает она по-амхарски. На губах у Розины привычная улыбка, но брови нахмурены. — Я вас повсюду искала. Где твоя одежда? Что это такое?

— Мы играем, — отвечаю на вопрос я, помахивая в воздухе повязкой, но в глотке у меня до того сухо, что она, наверное, меня не слышит.

Генет проскальзывает мимо меня и направляется в гостиную. Розина хватает ее за руку:

— Где твоя одежда, дочка?

— Пусти меня.

— Но почему ты голая? — дерзко молчит. Розина толкает ее в плечо:

— Ты чего разделась?

Голос Генет звучит резко, вызывающе:

— А ты чего раздеваешься для Земуя? Когда ты меня прогоняешь, не ты ли сама обнажаешься?

Рот у Розины изумленно открывается. Дар речи возвращается к ней не сразу.

— Он тебе отец. А мне — муж.

На лице у Генет никакого удивления. Она смеется жестоким издевательским смехом, будто слышала эти слова раньше. Мне делается жалко свою нянюшку.

— Твой муж? Мой отец? Врешь ты все. Мой отец оставался бы на ночь. Мой отец жил бы с нами в настоящем доме! — Она в бешенстве, слезы текут у нее по щекам. — У твоего мужа не было бы другой жены и троих детей. Твой муж не выгонял бы меня, не говорил «Иди поиграй», чтобы заняться игрой с тобой.

Она вырывается и направляется к своей пижаме.

Розина на время забывает о моем присутствии.

Вспомнив, она поворачивается ко мне, и мы смотрим друг на друга как два незнакомца.

У меня будто повязку с глаз сорвали. Земуй — отец Генет. Наверное, я — единственный, кто об этом не знал. Вот ведь дурак. Почему не спросил? А Шива знает? Те долгие часы, что полковник играл у нас в бридж… ведь Земуй тоже находился где-то рядом. Улики были налицо. Я слепой наивный болван. В письмах, которые я под диктовку Земуя писал Дарвину, никогда не упоминалось, что Генет — Земую дочь. Только все эти слова, написанные и сказанные, просто солнечные зайчики на поверхности глубокой и бурной реки, а что на дне, неизвестно; вспомни все те ночи, когда ты слышал, лежа в постели, мотоцикл Земуя, и представлял себе, как он в потемках под дождем бредет домой. Не одному тебе было его жалко тогда.

Розина знала меня так хорошо, что могла проследить за ходом любой моей мысли. Склоняю голову: а как же быть с уважением к моей любимой нянюшке? Краешком глаза вижу, что она тоже понурилась, словно подвела меня, словно ни за что не хотела, чтобы я узнал ее с этой стороны. Хочу сказать: «То, что ты видела, была игра…»

И не говорю ничего.

Из коридора доносятся шаги Шивы, ритмичный звук кастаньет.

Возвращается Генет в пижаме и, ни разу не обернувшись, уходит к себе. Розина за ней.

Шива в столовой, подходит к кухонной двери.

Гляжу на полки кладовой. В помещении остался легкий запах озона, который породили наши с Генет желания.

Шиву я не вижу, но слышу хорошо. Наверное, он знает, что произошло в кладовой. У частичек Шивы-Мэриона нет тайн. Слышу его шаги, звон колокольчиков большого браслета для танцев, который он надел. Да, точно, он танцует, будто пытается расширить мир или найти ритм, который внесет какой-никакой порядок в хаос.

Глава пятая

Знать, что тебе предстоит услышать

Казалось, ничего такого не произошло. Розина, как и прежде, ерошила мне волосы, как и прежде, гладила мне рубашки перед выходом в люди. Но за внешней, привычной стороной я стал видеть скрытую подоплеку. Она старалась не терять меня из виду и в случае чего грудью бы встала на защиту дочери.

Как Розина и боялась, в ту ночь тайное сделалось явным. Я, словно персонаж комиксов, оперся на скрытую панель, провалился и случайно оказался по другую сторону, совсем не там, куда стремился. Больше всего на свете я хотел быть рядом с Генет, и Розина это знала.

Я увидел в Розине новое измерение — назовем его хитростью. Такая же хитрость проявилась и во мне — мне теперь представлялось опасным делиться с ней мыслями. Но переживаний своих мне было не скрыть. Рядом с Генет вся кровь бросалась мне в лицо. Я забыл, как быть естественным.