Книга Проклятие палача - Виктор Вальд

Перед низкими дверями башни Матиош очень громко возвестил:

– Герцог наксосский к его величеству королю сербов и греков Стефану Душану со свитой и знаменитым лекарем.

Это известие привлекло большое внимание множества народа, толпившегося во внутреннем дворе и на его стенах. Раздался громкий говор, и даже смех. Люди возбужденно обсуждали свиту герцога и бесцеремонно тыкали в нее пальцами. Ждать пришлось долго, стоя на ногах под пристальными взглядами неизвестно чему улыбающихся людей короля Стефана.

Джованни Санудо собрал всю свою волю, чтобы не разразиться гневом и сохранить самообладание. Занятый этим, он даже не заметил, как отошел от него Герш, и как тихо он, спустя время, оказался у правой руки:

– О-хо-хо! – вздохнул старый еврей.

– Чего ты? – едва скосил взгляд герцог.

– Тяжко будет. Ох, тяжко.

– Говори.

– Стоит ли?

– Говори.

– Посмотрите налево. Туда, на стену.

Джованни Санудо медленно повернул голову. Те две головы, что были нанизаны на копья, возвышающиеся над зубцами стены, уже никогда не повернутся.

– Это два лекаря, чьи руки не смогли справиться с коленом короля Стефана. Других трех, чьи мази, примочки и растирки также не помогли – оскопили. Теперь они пополнили ряды эктомиал. Евнухов так мало было при дворе короля Стефана…

Джованни Санудо глянул через плечо. На лице лекаря Юлиана Корнелиуса лица не было. Вместо него было белое полотно, густо орошенное мелкими каплями пота.

* * *

В другом случае Джованни Санудо искренне и громко рассмеялся бы. Наверное, так, как сейчас потешались многие вельможи, воины и слуги короля Стефана, уже выделившие из свиты герцога лекаря. Но сейчас герцогу наксосскому было не до смеха и потехи. Дело касалось не только венецианского лекаря, но и его самого, притащившего и представившего сомнительные достоинства Юлиана Корнелиуса как знаменитого врачевателя.

Но в это мгновение Джованни Санудо более гневался на императоров Византии, многое перенявшие у владык Востока, а особенно веру в то, что евнухи самые надежные и преданные слуги, часто возводимые в высокие государственные ранги.

Герцог был частым гостем при дворе византийских императоров. Ребенком он присутствовал при беседе отца герцога Никола Санудо с императором Михаилом Палеологом. Уже взрослым сам Джованни Санудо имел аудиенции у императора Андроника Палеолога, а затем и у сменившего его сомнительным способом ныне властвующего императора Иоанна Кантакузина. И даже едва не дружил с соправителем Кантакузина, императором и сыном Андроника Иоанном Палеологом.

Только хорошо знающий императорский двор человек мог столько лет быть у высокого христианского трона, некогда владевшего половиной мира. Из сложнейшей и запутанейшей системы придворных званий и рангов, Джованни Санудо знал, что ниже императорских титулов выделялись две категории чинов – наградные, исключительно почетные придворные сановники, и чины жалуемые посредством приказа, то есть государственные люди. Но первые чины были важнее, потому что были рядом с императором. Именно их разделили на три категории: женщины, барбати[99]и эктомиалы, евнухи.

Последних всегда не хватало для всех должностей византийского двора, предусмотренных для самых верных и надежных служителей. И это при том, что дети, превращенные в евнухов, постоянно поставлялись в Константинополь по веками сложившимся путям и традициям.

Что было в голове короля Стефана, трудно было понять. Особенно то, как он решил добиться преданности от только что кастрированных взрослых лекарей. Одно дело кастрировать и воспитать ребенка, совсем другое лишить мужчину его главенствующего начала. Ничего хорошего, а тем более преданности от этого не приходилось ждать. Это точно знал искалеченный Джованни Санудо.

Воспоминание о своем горе и это странное и жестокое подобие византийского двора заставило дрожать левую руку Джованни Санудо.

– Матушка, у тебя болит раненая нога?

– Болят косточки.

– Гудо смог бы их правильно сложить, и ты бы никогда не хромала от боли. Дай я подержу Андреса…

– Не смей! – резко повернулся к дамской составляющей свиты герцог наксосский.

Джованни Санудо едва сдерживал себя. Особенно его раздражала трясущаяся левая рука.

«Нужно успокоиться и собраться. Нужно. Я уже сделал неправильный шаг. Теперь эта девчушка и ее мать знают о том, что я понимаю их язык. Я видел их испуганные лица… А этот Гудо мог правильно сложить кости… Его учил мэтр Гальчини. Мэтр Гальчини… Друг Гальчини…»

Мысли герцога были прерваны резкими звуками труб и ударами барабанов.

«Нет. Под такую музыку византийские императоры никогда бы не вышли к народу».

Стефан Душан не вышел. Вместо него, пошатываясь и облизывая жир с губ, появился хорошо знакомый герцогу сводный брат короля Симеон Синиш, одновременно и близкий родственник одного из византийских императоров:

– Я сево… Севастро… Севастократор[100], будь он неладен, Симеон рад приветствовать… Прости Джованни, выпил лишку. Мы тут все скорбим… О здоровье нашего короля. Пойдем. Только старик не в духе. Он в главной зале башни и велел ложе подтащить к окну. Он впечатлен твоей свитой. Никто из правителей не додумался порадовать глаз короля своими дамами. И напрасно. Королю уже не до них. Даже с лошади и то соскочить затрудняется. Пошли.

По тому, как безвольно болталась голова короля, прозванного Сильным, Джованни Санудо понял – боли в ноге замучили огромного и мужественного мужчину.

Королю Душану еще не было сорока пяти лет, но его лицо, вытянутое, с кожей цвета старого пергамента, на котором сеткой лежали морщины, невыгодно выставляло его древним старцем. И неудивительно. Сколько же ему пришлось провести лет в седле в бесконечных воинских походах, страдая от жары и холода, следовать под проливным дождем и просыпаться под снегом, есть в седле и пировать на залитом кровью поле сражения! Так было долгие годы великих завоеваний, когда славный король в привычках едва отличался от своих выносливых сербов.

И вот сейчас, на старости лет, он решил изменить свое отношение к жизни. Почувствовать сладость власти и богатства. Но изящное ложе с огромной периной и покрывалами, окрашенными в пурпур, украшенная золотом, личная стража короля, многочисленные придворные, неумело кутающиеся в роскошные византийские наряды, драгоценная посуда, что стояла на столике рядом с ложем, никак не подходили суровому воителю, украшением которому более приличествовал стальной меч.

Король и герцог были едва ли не однолетками, и Джованни Санудо знал об этом. Но сейчас, глядя на измученное лицо Стефана, герцог назвал бы его старшим братом, даже скорее отцом. Как к таковому и были произнесены первые приветственные слова герцога наксосского. Но они длились недолго. Король устало махнул рукой, велел замолчать.