Книга Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939-1945 - Майкл Масманно

Сбор свидетельских показаний, заслушивание аргументов сторон обеспечили подсудимым не только все права, оговоренные Уставом ООН, но и те, что гарантировались Конституцией США и всеми законами Великобритании. Обвиняемым не нужно было стучаться в дверь для того, чтобы получить какие-либо дополнительные льготы: она всегда была для них открыта.

После окончания работы трибунала судьи Спейт, Диксон и я приступили к изучению его материалов, которые включали в себя 6895 страниц показаний обвиняемых и 984 документа, приведенного обеими сторонами. Три или четыре недели мы полностью посвятили обсуждению фактического материала и юридических вопросов. Мы полностью сознавали всю важность и значимость своей задачи, куда относилось не просто решение вопроса о жизни и свободе 22 подсудимых (как уже говорилось, Раш был исключен из этого списка). Мы должны были обосновать свое решение перед всем миром. В окончательном письменном вердикте суда по данному делу должен был содержаться ответ на все сомнения, которые могли возникнуть по поводу того, достаточно ли решительно и объективно мы трактуем нормы международных законов, законов народов и всего человечества, перед которыми должны были держать ответ эти люди.

Этот документ, помимо всего прочего, должен был еще и послужить уроком для всех диктаторов и их преданных сторонников, чтобы из прецедента в Нюрнберге они знали, что их ожидает после того, как их замыслы потерпят неудачу.

Не последней из многочисленных целей, преследовавшихся Нюрнбергским трибуналом, было дать возможность немецкому народу понять, что на самом деле представляли собой его вожди и что они сделали, чтобы привести Германию к ее нынешнему состоянию разрухи. Было понятно, что власть Гитлера была безграничной, но даже ему никогда не удалось бы сломить все преграды XX в., если бы он не заручился поддержкой фанатичных сторонников, таких как Эйхман и бывшие командиры эйнзатцгрупп, которые приняли его безумные излияния и истеричные проклятия как пророчества и руководство к действию со стороны полубожества.

Эйхман вновь и вновь повторял на суде, что Гитлер был сам себе закон, что ему невозможно было противиться. Но ни один человек нигде не может единолично представлять закон, и неправда, что Гитлеру нельзя было противиться. Было много примеров того, как люди сопротивлялись ему или как минимум отказывались быть частью в его страшной машине преступлений. Многие предпочли покинуть свою страну, оставив там воспоминания о прекрасном детстве, романтику и счастливые мечты юности, но отказались признать Гитлера своим хозяином. Другие открыто выступили против, за что попали в концентрационные лагеря. Было бы ошибкой считать, что все в Германии приняли нацизм и его преступления. Если бы это было так, то не было бы нужды в грубой силе штурмовиков, в железной пяте гестапо и в камерах пыток.

Гитлер поджег спичку, но этот тонкий язычок огня быстро затух бы, если бы рядом с ним не стояли верные друзья-поджигатели, большие и малые, которые продолжали подбрасывать в костер топливо до тех пор, пока огонь, который они так старательно поддерживали, не поглотил их самих.

Если история и научила нас чему-то, то это тому, что продемонстрировала нам с убийственной убедительностью, что большинство злодейств в мире происходят из-за малодушного раболепия малых князьков сверхвождю, планы которого, если бы их огласил любой другой, объявили бы безумием. В своем последнем слове в суде подсудимый Штеймль признал в высшей степени преступным отвергнуть то, что говорит тебе совесть, и пойти за лидерами, которые прокладывают курс прямо в болото преступлений, трясину греха, зыбучие пески насилия. «Я должен сказать, — заметил Штеймль, — что сотни тысяч подобных мне, как и я, вручили свою судьбу и идеалы в руки нескольких людей, которые слишком уверовали в свою непогрешимость, тем самым заложив фундамент одной из причин, по которой мы переживаем это несчастное время».

Глава 21

После нескольких недель, в течение которых мы заново изучали материалы дела и обсуждали свидетельские показания, стало очевидным, что во имя исполнения своего священного долга нам придется вынести некоторым из обвиняемых смертный приговор.

Это понимание наполнило меня чувством смятения и печали.

До войны за десять лет работы судьей в моем родном штате Пенсильвания мне сопутствовала удача, и мне ни разу не пришлось приговаривать кого-либо к этой максимальной мере наказания. Эта обязанность для любого из судей является нелегким бременем. Мне же она была особенно неприятна, так как я являюсь инстинктивным противником любого насилия, которое находит свое высшее выражение в том, что человека насильственно лишают жизни. И вот, несмотря на мое мягкосердечие, если это можно так назвать, я оказался в обстоятельствах, когда не то что просто возможно, но очень вероятно, мне придется выносить в отношении даже не одного, а нескольких людей приговор, по которому их дням на земле внезапно будет положен конец.

Я чувствовал, что мне необходимо духовно укрепить себя, чтобы подготовиться к суровому испытанию, которое ждало меня впереди. Я посоветовался с капитаном Ф. Конечни, военным капелланом в Нюрнберге, и попросил его рекомендовать мне место, где я мог бы провести время в размышлениях и молитве. Он рекомендовал цистерцианский (бернардинский) монастырь в Зелигенпортене, находившийся примерно в 50 километрах от Дворца правосудия и мрачного здания тюрьмы, построенной из того же камня, где содержались обвиняемые в ожидании приговора суда.

В монастыре меня принял аббат отец Штефан Гейер, который предоставил в мое распоряжение небольшую, но удобную комнату с видом на уютный сад. Основанный в 1215 г., монастырь был прекрасным местом для тех, кто искал уединения или убежища, и единственным местом, куда я выехал за семь месяцев, в течение которых продолжался процесс. Здесь я мог подготовить себя к тем дням, которые станут неотъемлемой частью моей жизни и займут прочное место в моих воспоминаниях.

Мне в любом случае понадобился бы помощник, и отец Штефан назначил в мое полное распоряжение отца Карло Меша, который учился в Риме и свободно говорил на итальянском. Несмотря на то что я немного знал немецкий язык, этих знаний было недостаточно для того, чтобы вести продолжительную беседу. Так отец Карло стал еще и моим переводчиком в разговорах с монахами, для которых йемецкий язык был родным.

В первый день моего пребывания в монастыре отец Карло и я обменялись воспоминаниями о Риме, которым монах восхищался и который вызывал прекрасные воспоминания и у меня. Ведь в молодости мне довелось учиться в Римском университете, а позже, в 1944 г., вместе с войсками под командованием генерала Кларка я принимал участие в освобождении Вечного города от войск нацистов (Рим был оставлен немцами без боя. 4 июня 1944 г. англо-американцы вступили в Вечный город. — Ред.).

Каждым вечером после прогулки по окружавшим монастырь зеленым полям и чая с монахами нищенствующего ордена я возвращался в свою комнату и погружался в звуки органной музыки, которые лились из церкви. Она наполняла меня чувством гармонии и покоя. Никто не пожелал бы более спокойной и располагавшей к искренним размышлениям обстановки.