Книга Двести тысяч золотом - Василий Веденеев

Перекинувшись несколькими словами с Ольгой, успевшей переодеться в простенькое ситцевое платье, Руднев снова поднялся на палубу. По реке плыли лодки и сампаны, навстречу прошла большая джонка, видимо, загрузившая товар выше по течению на какой-нибудь купеческой пристани и теперь торопившаяся поскорее выйти в море. На берегах, среди зелени садов и ухоженных парков, прятались белые виллы пригорода, но вдали, за кормой, еще виднелась высокая башня английской таможни, походившая на указывающий в небо каменный палец. Сзади, на некотором расстоянии, шли под парусами еще несколько лодок, а впереди разворачивался, завершив обычный маршрут, прогулочный катер.

— Присядь, — позвал приятеля Лобанов. Дождавшись, пока Саша устроится рядом, он тихо предложил: — Давай по ночам спать по очереди. Мало ли что случится? Лучше потом днем отдохнуть.

— Хорошо, — согласился Руднев. — Честно говоря, я тоже об этом подумал.

Подняв голову, он поглядел на круживших над мачтой чаек. Долго ли они будут сопровождать сампан? День, два, три? И сколько продлится путешествие по реке? Кто ответит, если даже старый Вок не знает?..

Постепенно все вошло в свою колею. Путешественникам казалось, что плывут они не три дня, а, подобно библейскому Ною, провели на воде долгие месяцы — настолько привычными сделались беспрестанное легкое покачивание суденышка на речной волне, резкие крики чаек над головой, заунывная песня Вока, ворочавшего кормилом с рассвета до заката, дразнящий ноздри ароматный дымок, поднимавшийся от жаровни, на которой девушки готовили рис, овощи, пекли лепешки.

Саша смастерил удочку и забрасывал ее прямо с борта сампана. Поначалу Лобанов отнесся к этой затее с иронией, но, когда попался крупный амур, которого Вок назвал по-своему, и добычу зажарили, мнение капитана изменилось. Он искренне переживал, если рыба вдруг срывалась с крючка, утаскивая в глубину наживу, и радовался как ребенок, если удавалось ее перехитрить и вытащить на прогретую солнцем палубу.

Люй вполне освоилась в компании европейцев, перестала дичиться одноглазого великана и от души хохотала, глядя, как Юрий пытается поймать и прихлопнуть огромной ладонью бьющуюся на палубе рыбу. Впрочем, китаянка старалась особо не докучать пассажирам и почти все время проводила в трюме, занимаясь стряпней. Готовила она чисто и вкусно, особой разговорчивостью не отличалась, и единственное, что не нравилось в ней Рудневу, — так это привычка не задумываясь кидать все ненужное за борт: очистки бататов, пустые бутылки, объедки.

— Все так делают, — пожала она плечами в ответ на его замечание и показала на проплывающую мимо лодку, с которой бритоголовый китаец выплеснул в реку полное ведро помоев.

Не найдя что ответить, Саша больше к этому не возвращался. Старая истина: в чужой монастырь со своим уставом не суйся. В России многие поступали так же, нисколько не заботясь о чистоте воды. А что было, когда шли жестокие бои на Волге? По реке трупы плыли, как сплавные бревна. Да что там говорить…

На закате Вок обычно начинал выискивать подходящую бухточку, причаливал сампан к берегу и вывешивал на корме маленький фонарик. После ужина старик отдыхал, блаженно попыхивая трубкой. В отличие от племянницы он любил поболтать с русскими, рассказывал о всякой всячине и охотно отвечал на вопросы. Обезьянка Цянь очень привязалась к Рудневу и не всегда уходила с его рук, когда хозяин звал ее.

Люй по вечерам тоже сидела на палубе, но особняком от прочих. Устраивалась на корме, около фонарика, поворачивалась лицом к реке и долго курила, жадно и часто затягиваясь сигаретой. Потом, отправлялась спать. Вставала до света и сразу принималась за стряпню. Остальные не мешали ей в этих ночных посиделках, считая, что в их тесном мирке, где некуда деться друг от друга, каждый имеет право хоть немного побыть в одиночестве, пусть даже призрачном.

Да, одиночество действительно было призрачным, — Руднев и Лобанов несли на палубе ночную вахту, сменяясь после полуночи, да и старый Вок предпочитал спать наверху. Трюм, по молчаливому согласию, был отдан в полное распоряжение женской части экипажа.

Сашу вахты не тяготили. Свесив ноги за борт и покуривая сигарету, он с интересом наблюдал тусклые огоньки чужих лодок. Играла рыба, поднимаясь к поверхности и вновь уходя в неведомые омуты, — раздастся всплеск, пойдут по воде невидимые круги, потом плеснет еще, но уже дальше, тише. Тонко зудели надоедливые москиты, повизгивала во сне привязанная в трюме обезьяна, монотонно шлепали по борту волны. На берегу была непроглядная темень: старый Вок умел выбирать для ночлега безлюдные места. А под утро разливалось предрассветное молоко, небо становилось жемчужным, и, наконец, появлялась тонкая алая полоска зари.

Сегодня Рудневу выпало дежурить в первой половине ночи. Убедившись, что все заснули, он проверил револьвер и расположился неподалеку от люка. Сел так, чтобы на него не падал слабый свет горевшего на корме фонарика. На носу сампана спали Вок и Лобанов, вытянувшийся во весь свой гигантский рост вдоль борта. Внизу, на лавках, устроились девушки. Тишина. Заняться нечем. Его начала одолевать дрема, усталые глаза слипались. После вчерашней вахты днем как следует выспаться не удалось. Попробуй засни на палубе, когда приходится постоянно перемещаться вслед за тенью паруса! А на солнцепеке и того хуже — встанешь разбитый, с гудящей головой. Кроме того, надо помогать Лобанову управляться с парусом, хоть изредка сменять старика у кормила, да и забросить удочку не мешает: все же дополнение к столу, не слишком изобилующему разносолами.

Борясь со сном, Саша встал и сделал несколько энергичных движений, но вынужден был снова сесть: нельзя раскачивать сампан, не то разбудишь остальных, а они тоже намаялись за день и лишь сейчас получили передышку. Усталому ночь всегда коротка. Это только для него, лишенного сна, время тянется страшно медленно.

Привалившись спиной к мачте, Руднев вытянул ноги и сунул в рот сигарету. Огонек спички на мгновение ослепил его, и он часто заморгал, стараясь поскорее вновь привыкнуть к темноте. Кажется, за бортом плеснула большая рыба? Хорошо бы сделать острогу и попробовать бить при свете факела. Ведь есть же такой способ рыбалки: приманивают рыбу светом, а потом пускают в ход острогу.

Ага, снова плеснуло, уже ближе. Саша насторожился и примял окурок, боясь, что в случае опасности его может выдать огонек сигареты. Сердце тревожно ворохнулось в груди, а слух, казалось, обострился до предела. Теперь он способен отфильтровать все привычные ночные звуки — шелест листвы под ветром, зудение москитов, рокочущее похрапывание Лобанова, шлепки волн о борт — и среди этой разноголосицы выделить то, что тревожит своей непривычностью.

Может быть, разбудить Юрия? Руднев подтянул ноги, вынул револьвер и положил палец на курок. Разбудить?.. Но если — зря, то наверняка станешь посмешищем. Кто вздумает подбираться к их сампану в ночной темноте, да еще в пустынном месте? Шанхай в трех днях пути, деревни поблизости нет, берег безлюдный — Вок умеет выбирать место ночлега. И потом, если уж на то пошло, вероятнее нападение с суши, чем с реки: не водятся же здесь китайские разновидности водяных и русалок, имеющих поганую привычку пугать лодочников до икоты?