Книга Левая рука Бога - Алексей Олейников

Руки ее дрожали, мысли скакали как блохи. Откуда, что произошло? Как же так получилось?

– Одевайтесь, в отделении разберемся, – утомленно повторил сыскарь.

Катя медленно одевалась, сыскарь стоял у дверей, проводница что-то возмущенно ему шептала. Платье, сумочка, умник – все было новое, с иголочки, из «Ирия», значит, ей все это не приснилось. Но откуда тогда эти листья?

Она нащупала в кошельке платежку «Лунчуаня», вытянула ее…

Красный скидочный ярлык «Самобранки» обещал ей скидку в пять долей с каждой покупки больше одного алтына. Срок действия ярлыка истек еще в прошлом году.

Больше ничего в кошельке не было.

Она вышла из палат, опустив голову, пальцы нервно теребили сумочку от Амалии Дагубатти.

Сыскарь легонько взял ее за плечо, повел вперед.

– Правильно, разберитесь с ней! – торжествовала проводница. – Надо же, такая молодая – а уже такая ушлая, вот мошенница.

На шум из соседнего купе выглянул мужчина, заспанный, в дорогом ночном платье, с холеным белым лицом. Равнодушно посмотрел на Катю и закрыл дверь.

– Вы уж ее накажите, – напутствовала проводница, когда они уже спустились на перрон. – Чтоб неповадно было!

– Семенов, сними с проводника показания, – устало сказал сыскарь. – Узнай, как несовершеннолетняя Локотькова без грамоты и подорожной попала на поезд.

Проводница поблекла.

– Так ведь я же все уже рассказала…

– Значит, помните все хорошо, – урядник, топтавшийся у дверей, полез в вагон. – Вот сейчас под запись и повторите.

В Ростове было холодно. Накрапывал дождь. На соседних путях стояли военные составы, под зачехленными полотнищами топорщилось что-то массивное, угловатое. Катя смотрела под ноги, шагала новенькими туфлями через лужи, в них качались отражения светильников, небесные огоньки воздушных шаров наблюдения, потом мелькнули зеркальные, перевернутые буквы названия ж/д-приемища, и они пошли по переходам.

Мимо бежали люди с сумками, жужжали токовозки носильщиков.

«Жизнь моя, иль ты приснилась мне», – дурацкая строчка, никак не могла ее выкинуть из головы. Ребристые стены, забранные металлическими щитами, грязная плитка на полу. Ее провели по темным служебным проходам, по узким глухим лестницам, где громыхало железо, и привели в путевое сыскарное отделение.

* * *

– Ну, Локотькова Катерина Федоровна, рассказывай, – десятник Игнат Мельников откинулся на стуле. – Куда путь держишь?

– В Москву, испытания сдавать, – сказала Катя. – Все же знаете.

– Испытания, в ноябре… Тьфу, овсене? – прищурился десятник. – Нет такого училища в ведении ПОРБ. Так что заканчивай песни петь. Говори, зачем в Москву собралась?

– В училище поступать, – ответила Катя, не поднимая глаз.

– Дим, ты слыхал, она проводнице вместо денег сухие листья подсунула? – он повернулся к уряднику, который хмуро поглощал быстрорастворимый обед «Купеческий» из переносного короба. Полный обед из трех блюд, в одном корытце салатик свеженький, в другом картошечка с подливкой, в третьем борщик наваристый. Сбоку надпись: «Скушай, молодец, обед и забудешь про семь бед». Маме в отделе народного попечения такие выдавали. Редкостная дрянь.

Дима кивнул.

– У нас случай был на скором «Москва – Адлер», чины-каталы обули одного ледореза на три тыщи алтын. Он думал, что юани покупает, а купил игровые билеты «Росудачи».

– И что? – с живым интересом спросил капитан.

Дима пожал плечами.

– Чинов и след простыл, а этот лох поплакал и поехал обратно на Новую землю. Лед колоть.

Сыскарь взял розовую Катину сумочку, вытряхнул. Задумчиво переворошил драгоценности.

– Вот откуда все это? Дим, ты глянь, у нее здесь рыжья алтын на двести. Это ж чистая уголовка.

Дима кивнул.

– Ты же дольщица, Локотькова, мы тебя по базе ПОРБ уже пробили. Откуда у тебя деньги на эту красоту? В личдело все пишется, Локотькова. Какие тебе прививки делали, какой у тебя годовой уровень знаний, в каких состязаниях побеждала – слыхал, Дим, состязания! Из хранилища ПОРБ не выскочишь, Катерина Федоровна. Вот пишут, смотри – «склад ума независимый, имеет наклонность оспаривать мнение старших». Бегать, то есть, имеет наклонность, как заяц, от родителей.

– Да заканчивай с ней, – сказал коллега Дима. – Все равно это дело в ПОРБ передадим.

– Нет, я просто понять хочу, на что она надеялась, – сказал Игнат Петрович. – Вот ты на что надеялась, Локотькова? Какие у тебя мечты были? Что ты приедешь в Москву и заживешь на полную катушку? Да тебя бы на вокзале сразу приняли, без «времянки». Ты думала, в Москве тебе споют, спляшут и нальют, я не понимаю? Ты знаешь, сколько таких дур там пропадает каждый год?

Катя молчала. Хотелось плакать, но она не будет, нет, не дождутся.

– Эх, Локотькова, видно же, что девка умная, а мозгов нет, – вздохнул сыскарь. – У меня дочка такая же, в Москву, в Москву! Ну дура же. Ты поговорку про сани знаешь? В какие надо садиться, а в какие нет?

Десятнику хотелось поговорить, десятнику было скучно. Ночная смена, Дима со своим обедом, каждый раз одним и тем же. А тут такое явление. Человек-вертеп Катя Локотькова.

– Доучилась бы, получила «времянку» и поехала бы в Москву, раз уж так она тебе уперлась, – не успокаивался десятник. – Так нет, зудит! Ты понимаешь, что теперь тебя до выпускных испытаний не допустят? Вообще из гимнасия отчислят? Красная метка в личдело обеспечена, у ПОРБ разговор короткий. Ты жизнь себе похерила, Локотькова, просто так, вот как два пальца…

Десятник не на шутку разволновался, снял служебную шапку, потер лысеющую голову.

– А если я не хочу? – спросила Катя.

– Чего?

– Не хочу садиться в свои сани, – продолжала она. – Что, если я сама хочу решать, как жить?

Десятник только крякнул.

– Нет, ты слыхал, Дима? Она не хочет. Она хочет. Как будто тебя, соплюху, кто спрашивает. Вот же дети пошли, и откуда все берется, не понимаю? И моя такая же, я сама, я хочу, я буду…

– Вы за ней хорошо следите, – посоветовала Катя. – А то убежит, не поймаете.

Игнат Мельников осекся, посмотрел на нее косо и со вздохом взялся за светоплат.

– Дима, откатай у девы пальчики и проводи в предвариловку. Сдадим ее утром в ПОРБ и с концами.

Дима вытер рот ладонью, встал из-за стола – головой под потолок, плечами в стены. Такому обед «Купеческий» – что слону дробина.

– Поднимаемся.

…Катя упала на деревянную скамью, решетка с лязгом закрылась. Она опустила голову, на платье – зеленом, с белыми ирисами, – лежали руки с пальцами в чернилах. Как будто она схватила мечту, держала ее в руках, а та истлела, сгорела черным дымом и только запачкала ладони. Она достала скидочный ярлык «Самобранки», бессмысленно посмотрела на него. Внутри качалось ошеломленное отчаяние, бесформенная пустота, она проваливалась в эту пустоту.