Книга Француженки не верят джентльменам - Лора Флоранд

Услышав такое, Джоли быстро взглянула на Люка и только затем почувствовала, как пространство заполняется энергией. Будто некий инфразвуковой рев заставил задрожать всех, кто был в кухне, и привел их в готовность. Она повернулась в тот миг, когда Габриэль в куртке повара выступил вперед.

Люди в толпе ахнули. А затем взорвались аплодисменты.

Габриэль иронично улыбнулся, встал на место Люка между семьей Манон – отцом и дочерью, – на секунду встретился взглядом с Пьером и затем сосредоточил все свое внимание на Джоли.

– Что бы я ни говорил о своих отношениях с Пьером Маноном, а рассказать я могу очень много, – последние слова Габриэль произнес под гул смеха. Среди собравшихся было много кулинарных критиков и экспертов по ресторанному бизнесу Франции, и многие достаточно хорошо знали историю взаимоотношений Манона и Деланжа, – но должен признать, что он всегда побуждал меня расти над собой. Поэтому… считаю для себя честью показать один из тех рецептов, которые я создал, работая под его началом. Было время, когда во Франции этот десерт фотографировали чаще других. И, – он взял с выставочной стойки ближайший экземпляр кулинарной книги и повернул ее к собравшимся, быстро улыбнувшись Джоли, – моей девушке он очень нравится.

Джоли прикусила губу, не отрывая от Габриэля взгляда. Ее отец положил обе руки на стойку и смотрел на своего бывшего chef pâtissier, напрягшись всем телом. Было странно видеть, как отца захлестывает праведный гнев. Это уже был не горький, полный жалости к себе ропот, а здоровая уверенность в необходимости победить всех соперников. Сейчас потребность соревноваться пробудилась в нем снова. Не забывай этот урок, Джоли: если у Габриэля вдруг начнется депрессия, устрой его в компанию конкурентов и сделай что-нибудь, чтобы вызвать борьбу.

– Так вот, Джоли. Это для тебя. – И Габриэль перестал улыбаться.

Перестал играть на публику. Перестал даже замечать собравшихся. Он всегда умел сосредоточить все свое внимание на том, что готовил. Таким умением обладал любой повар, жизнь которого прошла в первоклассных кухнях. И теперь Габриэль словно создал вокруг себя кокон концентрации, замкнулся, отсекая весь остальной мир.

«Так вот, Джоли. Это для тебя». Будто она еще не поняла этого. Он никогда не сделал бы ничего подобного для ее отца и никогда не будет делать для кого бы то ни было еще. Только ради Джоли он смог заставить себя снова сделать ее – Розу, некогда ставшую символом той огромной части его души, которую он отдал безвозмездно служению искусству, и ту сокровенную частичку личного счастья, что была у него украдена… Рисковать столь многим ради других он больше не стал бы.

Габриэль работал так быстро, красиво и сосредоточенно, что лицо его казалось мрачным. Джоли никогда не видела его таким на YouTube, где были выложены другие его показы. На глазах у всех под руками Габриэля рождалось чудо. Дуновение волшебной золотой пыли на тарелку. Шоколадные лепестки с красными и розовыми прожилками вынуты из формы. Должно быть, ночью он проскользнул сюда и все приготовил. Интересно, откуда он звонил ей вчера вечером, упрекая, что она проводит слишком много времени в Париже, хотя у них железный контракт? Отсюда, из этой самой кухни, ухмыляясь и предвкушая, как удивится Джоли?

Маленькая кулинарная горелка пылает в его руках. Пар от чаши с жидким азотом клубится возле его лица. Горячий жидкий шоколад уже вылит в тонкую круглую формочку из твердого шоколада. Все вместе помещено во взбитый мусс из белого шоколада и кроваво-красной малины. Мусс погружен в азот, вынут, полностью покрыт тончайшим золотым листком. А прошло всего десять секунд! Потому что горячее должно оставаться горячим, холодное – холодным, пока не достигнет рта. Тогда и настанет момент смаковать весь жар и весь холод, скрытые в самом сердце полураспустившейся розы.

Габриэль чуть-чуть улыбнулся Джоли, что было совсем не похоже на его обычную широкую ухмылку. И приладил последние лепестки.

– Я лишь чуть-чуть изменил ее для тебя, – пробормотал он и подвинул свой шедевр к Джоли. При этом стоял лицом к ней, а не к гостям.

Почти прозрачные хрупкие лепестки… раскрыты. Как раз как надо. И видно золотое сердце, которое во всех изготовленных раньше Розах Габриэля было спрятано в лепестках, как некая тайна. Но видно не собравшимся зрителям, а только тому человеку, который стоит прямо перед Габриэлем. Только ей.

Беззащитной. Прекрасной.

Страстный гений, презирающий преграды на пути, ведущему к мечте… Необыкновенный мужчина, преподнесший Джоли самый романтичный, самый нежный десерт, который она когда-либо видела.

Словно сквозь туман ярких вспышек фотокамер, она наблюдала эту сцену со стороны. Гости делали снимок за снимком, но ее это не трогало. Происходило нечто грандиозное. Она будто оказалась вместе с Габриэлем в его коконе, на поверхности которого расцветали чудесные фейерверки.

– Но почему? – прошептала она.

Почему сейчас? Почему прилюдно, да еще и для своего врага, признав права ее отца на этот десерт, хотя истинным автором Розы был только он один?

– Думаю, ты ее достойна, – пробормотал Габриэль, глядя на Джоли сверху вниз и улыбаясь едва-едва, осторожно и неуверенно, но в то же время с надеждой. Потом он слегка коснулся большим пальцем одного из внутренних шоколадных лепестков в том месте, где золотое сердце мерцало для Джоли. – И я тоже.

Она почувствовала, что краснеет. Он достоин? Предложить ей Розу?

Ту драгоценную Розу, образ которой он так долго хранил в своей душе, сопротивляясь попыткам извлечь, украсть? Он так сильно любил эту драгоценность. Она заняла огромную часть его сердца, а снова рисковать своим сердцем он просто уже не мог. И вот теперь при всех он предложил эту драгоценность Джоли.

В мире существовал только один человек, которого Габриэль ненавидел всей душой, но сегодня отдал ему дань уважения. Ради Джоли. И теперь отчаянного Мастера, казалось, даже не заботило, что ее отец был где-то поблизости.

Большим пальцем, прежде ласкавшим изгиб шоколадного лепестка, Габриэль осторожно дотронулся до нижней губы Джоли.

– Я обменяю Розу на тебя, – сказал он тихо, но уверенно.

Его большой палец метнулся вверх и поймал слезинку у нее под глазом, украдкой стирая ее с нежной кожи.

– Уверен, вы извините нас, – обратился Габриэль к собравшимся, обнял Джоли одной рукой и, увлекая ее к выходу, поднял тарелку с Розой.

Пространство у них за спиной заполнил приглушенный шепот восхищения, похожий на далекий шум в поднесенной к уху морской раковине.

– Вечно пытается всех затмить, – очень сухо сказал собравшимся Пьер Манон, когда Габриэль и Джоли исчезли в кладовой. Там всегда поддерживали температуру пятнадцать градусов, но только там и можно было уединиться, если не считать холодильника, где стоял совсем уж страшный мороз. – Ничего не изменилось. – В устах отца Джоли это утверждение прозвучало почти одобрительно. Когда-то он выбрал Габриэля в качестве своего chef pâtissier. Габриэль достал до неба и поймал для Пьера звезду. Несмотря на невозможность мирного сосуществования двух таких могучих личностей, Пьер все же знал цену Габриэлю.