Книга Злые куклы - Елена Юрская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, очень может быть, — нарушил тишину Петров. — А что, Артемова оставила ему наследство? И пока мы тут сидим, рисуем… Глебов… Ой, боже мой, какие дети… Мне все ясно.
Наташа тяжело поднялась, растерла затекшие колени и осторожно расправила полы халата. Резким мужским движением взъерошила волосы и замерла-нависла над мужчинами.
— Тебя как зовут? — шепотом спросил Дамир.
— Кузя, — на всякий случай ответил тот.
— Так закрой уши, Кузя. Сейчас моя сестра будет орать, — предупредил Дамир и втянул голову в плечи. Что же — пусть. Этот день прожит не напрасно. А про Катьку надо обязательно проверить…
— А ну пошли отсюда вон!!! — с места в карьер завопила она. — Вон!!!
— Давай-давай, она лет пять работала в отделении для буйных. — Дамир тронул Петрова за плечо. — Лучше по-пластунски.
ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА
Она очнулась. Она внезапно пришла в себя и поняла, что стоит на улице, на том углу, где всегда стояла, ожидая кого-то… На углу под часами… И еще поняла, что никто не пришел. Не приехал…
Приступы беспамятства. Время от времени возникали провалы памяти, обычно не чаще двух раз в год. Приходили неожиданно, но всегда одинаково, сознание просто выключалось, но ни обмороков, ни падений… Ничего. Просто тихий переход из одного состояния в другое. Старый семейный врач счел это разновидностью лунатизма. Светило психиатрии поставил диагноз «эпилепсия». И с тем и с другим можно было жить. Тем более, что память возвращалась. Правда, несколько раз ее видели… Ее видели не там, где она себя помнила. Скажем, в буфете, а не на лекции по повышению производительности труда на капиталистических предприятиях. Но ведь в буфете — это не страшно.
Теперь, когда умерли почти все… Теперь, когда почти всех убили… Можно ли думать, что это сделала не она? И что она не сделает этого вновь? Но зачем? Но почему?
Ляля, задушенная поясом от халата, была в сарафане… Да, она была в сарафане… Такой запомнилась на всю жизнь, запечатлелась. Впечаталась в сознание накрепко. Намертво. Намертво? Все-таки как же она умерла? Афина погибла ночью. Той ночью, когда… А Даша?
Она судорожно сглотнула слюну? Нет, этого не может быть. Она никогда не выпадала из пространства так часто. Этого просто не может быть. Они сами убили ее. Никто, кроме Кирилла, не знал, как это с ней происходит. Никто и никогда этого не видел. Даже папа Витя. Он, наверное, удивился бы…
И все-таки на углу под часами рядом с ней никого не было. Но сто двадцать минут она простояла… Или пробегала. За сто двадцать минут можно было объехать полгорода. Убить и спрятать труп… Чей? О господи… Но ведь Даша оставила записку именно ей. Значит, тогда в Холодках Лялю убил кто-то другой… А где была она? И почему Даша оставила записку именно ей? Почему?
Неожиданно истерический внутренний голос затих. Пропал, как и не было. Приступ кончился, она сумела взять себя в руки. Почему? Потому что Даша была у нее перед смертью. Вот почему. Или второй, более пикантный вариант. Он был у Даши перед смертью. Может, он и не убивал? Но Даша умерла после встречи с ним. Вот такие дела.
И еще Афина, которую он тоже почему-то знал.
А папа Глебов любил повторять: «Ничего случайного в жизни не бывает. Ничего случайного в жизни не происходит». И папу Глебова он тоже знал. Знал близко, поскольку был допущен в кабинет, пригрет и обласкан. Знал близко, потому что ему, а не Жанне он отнес треклятую записку.
Что это? Не истерика, а настоящая паника овладела ею. В голове роились мелочи, так — разные глупости, от которых нехорошо замирало сердце. Его злой, хищный взгляд, руки, способные больно сдавить шею, короткий холодный смешок, молчаливое оледенение. Господи, да почему? Да как же она допустила? Мамочки… Впрочем, мамочки-то как раз всегда были против. «Лучше бы ребенка родила, чем вот так с чужим возиться» — это был приговор, после которого Жанна больше не возила Славика к своим. И все-таки что-то надо делать…
Жанна огляделась по сторонам, снова убедилась, что на встречу с ней никто не пришел, и тихо повернула в сторону остановки такси. Странно, но из всех возможных вариантов спасительного союза единственным реальным ей представлялся заговор с Андреем Ивановичем — звездой губернии, хозяином телевидения и вообще хорошим человеком. Хоть и трижды судимым. Наверное, их возможный разговор выглядел бы так:
«Здравствуйте, Андрей Иванович, у меня провалы памяти, я могла убить своих подруг».
«Ну а от меня ты чего хочешь?»
«Помощи, потому что их могла убить и не я. А мой сожитель…»
«Пусть запишется ко мне на прием. Разберемся…»
«Но он — близкий друг Глебова».
«Тогда не разберемся. Что еще? Интервью для меня написала? Кстати, что это за поговорка «Юпитер, ты сердишься»? Я одного только «Юпитера» знаю — стереомагнитолу… Или это такая большая люстра? В общем, что-то вы там, в отделе, зарапортовались…»
«А если я убийца?»
«У каждого могут быть свои недостатки. Я в молодости ларек «Союзпечать» грабанул, и ничего… Теперь вот областью руковожу… У каждого…»
«Это фраза из «В джазе только девушки»? Про недостатки? А кто мне может помочь?»
«А тебя поймали? Нет. На тебя донесли? Нет. Тебя предупредили? Нет. Так чего ты дергаешься…»
«А если… если… меня убьют. Следующей?»
«Да, вот это уже хуже. Действительно, а если тебя убьют? Ты хоть человечка на свое место подготовь. Чтобы кадровой дыры не было. Ну, что там у тебя еще?»
«Ничего».
«Кстати, у меня был там, на зоне, товарищ, тоже убийца. Но какой художник. Хотел его к нам пригласить ремонт в здании сделать, а он, видишь ли, сейчас церковь «Слово Божье» возглавляет. Не переживай, Жанна Юрьевна. Главное — нервы беречь».
Да, примерно так этот разговор мог выглядеть. Плюс-минус пара настроенческих выражений. Но в целом — так. Странно, но, кажется, идти-то ей больше и не к кому… Разве что домой, к Славику, в логово, так сказать… Она улыбнулась. Да, это уже просто смешно. Просто, опасно и смешно. И интересно. Вот это, например: если все — так, то что это? Только грандиозный план Глебова или у Славика есть личный интерес? Лучше бы собственный план Глебова. В этом случае у Жанны оставались шансы. В конце концов, Глебов знал, что Лялечка — это их общая боль. А потому мог простить.
Она никогда не думала о смерти. Даже в деревне Холодки она так и не сумела примерить ситуацию на себя. Смерть всегда казалась невозможной, нереальной, ненужной. Ни разу. Никогда — ни холодного пота, о котором много говорила Афина, ни мелкой дрожи в руках, которая приходила к Дашке, ни видений с грохотом автоматной очереди или мягким проникновением ножа в сало, которыми была отчаянно перепугана Наталья. Ничего — ни того, ни другого, ни третьего. Жанна знала, что это не может произойти с ней. Может быть, потому, что Жанна привыкла? Тихо и безболезненно уходить, но всегда возвращаться? Только теперь это не имело значения. Она была следующей. Она была меченой. «И если честно, дорогой Андрей Иванович, меня ведь предупредили. Только тогда я не придала значения расползающимся в разные стороны буквам».
