Книга Слепой Орфей - Александр Мазин

– Умный,– сказал,– дуракам кулак кажет, а лёза за пазухой таит.

Гостья под дверьми топталась недолго. Лишь Дедко разместился – стук.

– Отвори,– велел он ученику.– Да не сразу. Вот, хотя бы сперва в печку подбрось.

Бурый исполнил в точности.

Вошедшая, баба средних лет, высокая, крупная, с лицом властным, но сейчас оробевшим и беспокойным, поздоровалась (Дедко не ответил), сбросила овчину и, не решаясь присесть или заговорить, переминалась ногами в валяных сапогах да прятала руки за спину.

Бурый, отойдя в тень, глядел, как Дедко учит бабу. И сам учился.

– Я… – не выдержав, начала пришелица, но Дедко хлопнул ладонью по скамье, и она осеклась.

Дедко держал молчание, пока не счел, что властолюбство гостьи полностью схвачено страхом. Только тогда махнул на соседнюю лавку:

– Сядь!

Лавка была просторна, но гостья, хоть задом широка, пристроилась на самый краешек.

– Там в сенях корзиночка маленька… – робко сказала она.

Дедко кивнул Бурому:

– Прибери.

Бурый принес корзинку, скинул припорошенный снежком холст, показал, что внутри. Дедко кивнул, но по виду его ученик догадался: недоволен. Не велико подношение.

Гостья между тем сняла с головы меховую круглую шапку, поправила красный убрус, сколотый под подбородком. Концы убруса, богато расшитые, лежали на высокой груди. Гостья приосанилась, кокетливо зыркнула на Дедку. Дура.

– Малешихой меня зовут,– сообщила она.

– А допрежь как звали? – хмурясь, спросил Дедко.

– Сластей! – и слегка порозовела.

– И за каким делом ты, Сластя, в ночну пору ко мне заявилась?

Баба встрепенулась. Слова посыпались из нее, как зерно из худого мешка. Половина проходила мимо уха, но и оставшегося оказалось довольно.

Дело у бабы простое. Есть у ней муж. У мужа – дочка-малявка. Вредна, глупа да лядаща. Вот ее, падчерицу, и надобно известь. Потому как нету у бабы из-за нее жисти никакой. Изводит, да объедает, да…

– Не ври! – оборвал Дедко.– Объедает! Таку телисту!

– Ну не объедает,– сразу согласилась баба.– А все одно жисти нет…

– А что ж сама? – спросил ведун.– С невеличкой не управишься?

– А как муж прознает? – Баба поглядела на Дедку, как на неразумного. И снова, скороговоркой: – Да я придумала все! Ты, колдун, хворь на нее наведи! Ты можешь, бабы сколь раз говорили. А уж хозяин-то мой сам ее к те приведет, полечить. Ну и ясно, как ты ее полечишь!

Дедко фыркнул, покосился на корзину.

– Ты не гляди, что мало! – с ходу угадала баба.– Сколько могла, тишком же. Я еще принесу, ты не думай! Я…

– Помолчи! – рыкнул колдун, зыркнул из-под бровей грозно, он умел.

Баба вмиг осеклась, заерзала на лавке, забегала пальцами по подолу.

Дедко подумал, подумал да и выдал:

– А что, Сластя, глянь на малого моего. Нравится?

Баба глянула мельком, подняла арки бровей:

– Красный молодец,– и улыбнулась, но не Бурому, а ведуну.

– Вот и добре.– Дедко подвинул на затылок волчью шапку.– Подсядь ко мне.

Баба проворно вскочила, подбежала, плюхнулась рядышком да еще прижалась потесней. Бурый про себя усмехнулся.

Дедко взял посох, поднял вровень с бабьим лицом:

– Глянь-ко сюда!

На ручке посоха неведомым искусником была вырезана Злая Морда с красными глазами-каменьями. Баба глянула, и румянец с ее щек вмиг сошел.

– Ты гляди, гляди! – строго прикрикнул Дедко, придвинув Морду прям к ее носу, и – раз! – хлопнул бабу свободной рукой по лбу. Да не просто хлопнул, а так, что умишко ее бабий враз перевернулся, а глаза под лоб закатились. Ведун хлопнул бабу еще раз, по затылку, и глаза ее вернулись на место. Но смысла в них уже не было, одна пустынь.

– Любит муж дочку? – спросил ведун строго.

– Любит,– пустым мертвым голосом ответила баба.

– А тя любит?

– Любит.

– А дочка, чай, добра девка?

– Добра.

– Чо ж те от ней надо?

– Мониста.

– Каки-таки мониста?

– Ожерелки самоцветные. Мать, помирав, ей оставила.

– За них хочешь девку сгубить?

– Как помрет – муж мне отдаст. И меня шибче любить станет, потому как одна у него останусь.

– У самой, что ж, дитёв нет?

– Нету.

Дедко подмигнул ученику.

– Встань,– скомандовал бабе.

Та поднялась и застыла, ровно деревянный истукан.

Дедко ухватил гашник ее поневы, развязал, сдернул запашную юбку, завалил бабу грудью на стол, полез пальцами в сокровенное место. Баба дернулась.

– Ты чё?

– Больно,– скучным голосом сказала гостья.

Бурый глядел во все глаза, в портах у него зашевелилось.

Дедко щупал бабу, словно корову. Баба терпела, только вздрагивала и негромко вздыхала.

Наконец Дедко распрямился.

– Сочна и утробна,– изрек он с удовлетворением. И ученику: – Подь сюды и гляди.

Бурый охотно приблизился. А Дедко взял бабу за срамное место и принялся мять, да уже не так, как ране, а полегоньку. Баба тихонько засопела, потом пискнула и дернула задом.

– Вишь как,– произнес Дедко, отнял руку и обтер о голенище.– Ну скидай портки да суй куда надо. Не забыл, куда надоть?

– Не забыл,– пробормотал Бурый, поспешно разоблачаясь.

– От так,– похвалил Дедко.– Да не шустри, не шустри, бабы, они крепких любят, а не шустрых. Ты сперва так посунься, потом эдак.

Дедко показал руками как. Бурый охотно плюнул бы на Дедковы поучения, но не решался и покорно двигался и раскачивался.

Баба заохала, закряхтела, застонала тонко.

Бурый, удивленный, остановился.

– Давай, дурень, давай! – гаркнул Дедко.– Теперя бей, не жалей!

Бабье нутро стиснуло Бурого, он аж охнул. Жар вскипел в копчике, воздух потемнел, тело налилось яростью, бурав его обратился в тяжкое свирепое долото.

Баба завизжала. Бурый почувствовал, как руки ведуна тянут его назад, махнул рукой в гневе – и руки пропали. Бабий визг еще боле взъярил его. Он зарычал яростно и страшно, навалился на мягкие ягодицы…

Что-то твердое воткнулось Бурому в промежность, он содрогнулся в последнем усилии… и все кончилось.

Свирепый и могучий ушел, остался ошеломленный отрок с дрожащими коленями.