Книга Хуш. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

8

После доклада табиба мы садимся в круг, образуя живое кольцо, живой пояс смертника, и приступаем к зикру. Если сесть плотно, скрестив ноги и положив ладони на колени, чувствуя плечо и локоть друга, то Иблис не войдет в образованный круг. Зикр – самое главное. Намаз тоже является зикром, но только обязательным. Я часто представлял себе, какой он будет, наш последний зикр, прежде чем мы наденем пояса смертников.

Зикр в этот раз ведет Расим. У него отличный голос. Он читает рэп. И его речитатив вводит нас в транс.

– Мы погибли, – начинает он, – мы погибли за веру. Мы умерли, как шахиды. Наши тела разметало по миру. Наши тела – уже брызги и ошметки, капли и пепел. Мы вернулись в свое первоначальное состояние праха. А над теми из нас, кто погиб не от взрыва, сжалились и вернули нашим родным. И вот мы лежим на настиле, и, сменяя друг друга, красивые голоса читают над нашими телами заупокойные молитвы.

Я слушаю красивый баритон Расима, и какая-то волна проходит по моему позвоночнику от темечка к крестцу, под рубахой и свитером. Словно кто-то льет на мое тело воду из кунгана. Словно я лежу и мое холодное тело, которое с этой минуты уже не принадлежит мне, обмывают живые, теплые руки.

– Нас обмывают, – продолжает Расим. – Сотни рук стараются прикоснуться к нам, проникнуть под простыню. Руки наших близких и родных, соседей и случайных знакомых, потому что прикоснуться к нам – это великая честь и благо. Почувствовать нас, поучаствовать в наших проводах так важно для них. Наши тела вот-вот разорвут на куски-сувениры. Наши матери обнимают и покрывают жаркими поцелуями наши холодные трупы с ног до лба. Их горячие слезы падают на нашу затвердевшую плоть, не в силах согреть. Они готовы последовать вместо нас или за нами на тот свет, чтобы увидеть нас живыми и здравствующими. Ведь мы шахиды и сразу попадем в рай. От мысли о рае тебе на мгновенье становится легко и спокойно. Смерть успокаивает. Ты полностью отрешен от всего, ты полностью подчинился неизбежности.

9

И хотя я понимаю, что всего скорее наши тела не выдадут нашим близким, а свалят где-нибудь в общую яму, мурашки, как следы от поцелуев и слез, бегут по мне. Я знаю, шахида не обязательно обмывать и читать над ним заупокойную молитву. Даже если нас свалят в кучу в кровавых, грязных одеждах, мы все равно в белых платьях войдем в светлый рай. А пока мы будем спать, как невесты, таким сном, что никто нас не разбудит до судного дня, кроме того, кого мы больше всего на свете любим и боимся.

– Но если даже, – словно подхватывает мою мысль Расим, – наши тела не дадут обмыть, не похоронят, не прочитают над нами суру «Ясин» и Джаназа-намаз… Если даже нас свалят в кучу в неизвестном никому месте, свалят скопом в яму и закидают сверху комьями грязи и земли… мы все равно увидим свет. Представьте себе: нас грубо сваливают в общую могилу, где нам в первую секунду неуютно, страшно, холодно, темно и тесно, как в детстве, когда нас запирали в наказание в темной комнате. Но это только в первую секунду, потому что тут же дверь открывается и свет проникает в нашу обитель. Слезы наших родных доходят до нас, проникая вместе с дождем через раскисшую землю. Земля совсем не давит и не душит. Наши матери проливают над нами горючие слезы, и эти слезы – энергия, что осветит нашу братскую могилу и наш путь в рай. Дождь, проходя сквозь землю, обмывает нас, а черви зашивают нашу разорванную одежду. Мы, словно неизвестные солдаты, лежим обнявшись, нам светло и тепло.

После этих слов Расима мы, как по команде, в порыве братских чувств беремся за руки.

10

Судный день для нас уже наступил. Потому что для шахидов Судный день наступает сразу после смерти. И могила не является первой стоянкой и преградой в мире ином.

Боевой рог архангела Исрафила поднимает всех нас из могил и собирает под знаменем Милостивого и Милосердного. Мы собираемся, чтобы сразиться с силами тьмы, с черными джиннами и духами.

Нас меньше, чем сил тьмы, но мы стоим плотными рядами, как на молитве за своим имамом. На нашей стороне только наши бьющиеся сердца. Мы одухотворены и озарены светом. Правда – вот наше главное оружие.

– Аллаху акбар, аллаху акбар, – шепчут наши губы.

– Джихад до Судного дня, джихад до Судного дня! – уже кричим мы, опять повторяя за Расимом.

– Хотим умереть шахидами!

– Хочу умереть шахидом! – повторяю я за другими, и дикий восторг поднимается в моей душе. Тепло растекается по телу.

Меня распирают экстаз и духовный оргазм. Взрыв происходит на уровне сердца. А разбившаяся чаша к счастью!

Глава 3

ДОМ

1

Посмотрите на мужчину. На его безумные глаза. Что он здесь делает? Что он делает на этой пыльно-золоченой полуазиатской-полуевропейской улочке в своем английском костюме и начищенных до блеска итальянских ботинках? Итальянские палаццо, мавританские дворики, английские готические башенки. Куда он идет? За кем он так спешит, вдруг срываясь на бег? Кажется, он преследует женщину. Но почему? Почему он не может оторваться от нее? Оторвать от нее своих блестящих, возбужденных глаз? Неужели он маньяк? Неужели он преследует свою очередную несчастную жертву?

Да, мужчина преследует женщину. Он идет за ней по пятам, стараясь держаться на расстоянии, но и боясь упустить. И поэтому иногда срывается на бег. Идет за ней по кривой, как полумесяц сабли, улице к английскому консульству. Идет через узкий переулок, что трещит, как переполненный бурдюк, бьется буйством полупустых чанов сгнивших изнутри деревьев. Звенят, трясутся, как массивные серьги в ушах и браслеты на запястьях, бульвары и улицы.

Ее юбка колышется от неспешной походки, полной достоинства, как опахало из пальмовых листьев.

Ему страшно от вида самой женщины, закутанной во все черное. Сердце забилось, затикало, как часовой механизм. «Еще секунда, – пронеслось у него в голове, – и я не выдержу этого напряжения. Раздастся взрыв и ошметки меня красными бабочками полетят во все стороны. Стеклянная крыша атриума прольется ледяным градом и огненным дождем встроенных в потолок лампочек. И наступят полная тишина и безмолвие. Ни этих рыбок в аквариуме, ни успокаивающих мелодий Джо Дассена».

Вот девушка подходит к старинному особняку и толкает массивные дубовые двери британского консульства. Двери лакированы и громоздки, как крышка дорогого гроба. Сердце екнуло. «Ну все, – думает мужчина, – сейчас точно бабахнет». И не спрятаться, не укрыться в своем «Опеле», который он оставил далеко, так как все кругом заставлено машинами и заполнено людьми. Ничего не остается, как сесть на скамью в очередь вместе с другими, ожидающими разрешения на выезд.

2

«Хотя с какой стати взрыв? Может, просто оформляет визу, – взяв себя в руки, подумал Бабенко. – Решили с мужем на зимние каникулы или выходные после конгресса слетать в Лондон. Чего это я так разволновался? Надо держать себя в руках».

Но, с другой стороны, подсознанию не прикажешь. Когда Бабенко впервые увидел жену хозяина в гостиничном ресторане, носящую траур, – глаза-озера, полные грусти и смерти, бабочка-траурница с порхающими ресницами, – он не мог не подумать о ковровых бомбардировках. И это было его первым впечатлением.