Книга Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости - Брене Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
• Мои дети и внуки просят меня: «Ба, а ба, станцуй нам!» Не потому, что я хорошо танцую, а потому, что они смотрят и смеются надо мной. Иногда, если я пойду по кругу, они кричат: «Давай, ба, давай, гоу-гоу!» Это неприятно. Мне стыдно, потому что им нравится смеяться надо мной. Они видят во мне старуху-клоуна. Я – «их бабуля», а не настоящая женщина со своими чувствами, не талантливая и интересная личность. Мне стыдно, что меня это так задевает. Я знаю, они меня очень любят; но иногда они совсем бесчувственные.
Стереотипы – это формы обвинения и упрощения, два базовых ингредиента, из которых слагается стыд. Если мы хотим уйти от обвинения к связи и сочувствию, мы должны работать и вдумываться в то, как, когда и зачем мы используем стереотипы.
В предыдущей главе мы выяснили, что многие из установок, которые ведут к стыду, связаны с совершенством. Но когда речь идет о переживании травмы, стереотипы основаны на несовершенстве, на клейме, стигме, связанной с нанесенным человеку вредом или постоянной раной, и обвинении в том, что человек сам каким-то образом виноват в полученной травме.
Когда я говорила с женщинами о переживании травмы и излечении ее, я узнала, что общественные ожидания и стереотипы, касающиеся травмы, заставляют женщин иметь дело с двумя отдельными проблемами: как пережить само событие и как пережить стыд, который мы наваливаем поверх него, используя стереотипы, обесценивая их переживания и определяя, какими они стали в результате травмы. Когда я говорю, что мы обесцениваем их переживания, я имею в виду самые разные вещи, от использования стереотипов до вопросов вроде «Это правда было так ужасно?» или «Что ты с ним делала?». Вместо того чтобы выслушать и попытаться понять, мы сводим на нет и преуменьшаем их опыт.
С помощью стереотипов мы не только обесцениваем переживания, но и рисуем образ человека, пережившего травму. Многие из нас впитали непререкаемые понятия о том, как люди могут или не могут переживать травмирующие события. Недавно я читала лекцию в одном женском профессиональном объединении. Пришло время подписывать книги. Ко мне подошла женщина и положила на стол четыре мои книги. По ее лицу катились слезы. Она сказала: «Одну книгу мне, остальные – сестре и двум ее дочерям. Мою племянницу несколько месяцев назад изнасиловали в колледже». Дама глубоко вздохнула и добавила: «Она была такая умница, такая красавица. Вся жизнь была впереди…»
Сначала я как-то не сообразила и подумала: «Какой кошмар, ее убили». Потом до меня дошло, что книгу-то я подписываю для нее. Ее тетя имела в виду, что она была красавица и умница до того, как ее изнасиловали. Серьезно сомневаюсь, что эта женщина, стоя передо мной в слезах и рассказывая на людях о своей племяннице, соображала, что она несет и какой это стыд для девочки.
Мы все склонны к подобным обобщениям и суждениям. Сколько раз мы слышали или думали: «Она никогда не будет прежней» или «Теперь она навсегда сломлена»? Мы также можем пытаться использовать наше знание о чьей-то травме, чтобы объяснять его/ее поведение. Прекрасный пример – история Алисии.
Алисия и Том встречались уже два года, когда я брала у нее интервью. Она сказала, что их отношения «пришли к печальному концу». Я спросила, почему, и Алисия рассказала: несколько месяцев назад она призналась Тому, что мать и отчим били ее, когда она была маленькая, и что поэтому она воспитывалась у бабушки. Алисия сказала, что Том очень сочувствовал и поддерживал ее, но теперь каждый раз, когда она злится или расстроена, Том ссылается на тот факт, что она «ребенок, подвергнувшийся жестокому обращению». Алисия объяснила, что в глазах Тома это – ее новый образ, основа всего ее поведения. Она сказала: «Он даже возвращается назад к тому времени, когда мы только начали встречаться, и говорит всякие вещи вроде: “Теперь-то я понимаю, почему ты так ненавидишь этот фильм”». За несколько дней до интервью Алисия пришла домой и расплакалась: босс устроил ей выволочку в присутствии одного из сотрудников. Том ответил: «Тебе так трудно воспринимать критику на работе, потому что с тобой плохо обращались родители». Алисия объяснила Тому, что это нормально – остро реагировать на критику в присутствии коллег, и спросила: «Я что, не могу быть как все остальные?» Том не понял, и она попросила его уйти. Алисия: «Да, меня били, когда я была маленькая. Это было стыдно, и я ничего не могла сделать, потому что была ребенком. Я не хочу, чтобы всю мою жизнь и мою личность сводили к этой истории, ведь мне уже за тридцать. Я имею право быть кем-то еще, не только тем ребенком».
Когда женщины рассказывают о стыде, связанном с изнасилованием или грубым домогательством, бо2льшую часть стыда они ассоциируют именно с тем, как больно, когда их дальнейшую жизнь связывают с пережитой травмой. Конечно, изнасилование – ужасный опыт, который может долго влиять на человека. Но общественная реакция на него – женщина «потеряла свою сущность», она больше не имеет права «быть нормальной» – слишком болезненна и часто вызывает дополнительный, еще более тяжкий стыд.
• Если у нее был такой отец, который мог это сделать, что уж говорить о ней?
• Она уже не будет такой, как раньше, она испорченная.
• Она лишилась своей чистоты, невинности.
• Как же она теперь сможет стать хорошей__________ (впишите нужное: матерью, женой, заместителем президента).
Бывают случаи, когда наши чувства, мысли и действия прямо связаны с нашими прошлыми или текущими проблемами. Но, разумеется, такое происходит не постоянно. Проблема возникает потому, что в какой-то момент большинство из нас начинает верить в ожидания, связанные с тем, кем мы должны быть, как должны выглядеть и что делать, как много или как мало мы должны значить.
Мы также начинаем бояться отклонить такие ожидания. Мы постоянно видим, что если будем им противостоять, то переживем болезненное отторжение, будем отвергнуты. Поэтому мы впитываем их в себя, и они становятся нашей эмоциональной тюрьмой. А на страже стоит стыд.
Невозможно говорить с женщинами о стыде и обвинении и не услышать истории о том, как болезненно бывает «не суметь влиться» или чувствовать себя отверженной. Во многих интервью женщины рассказывали о «сплетнях», «отторжении», «интригах за спиной» как о серьезном источнике стыда.
• Ненавижу работать в женском коллективе. Женщины такие мелочные и завистливые. Все принимают на свой счет, постоянно обсуждают друг друга.
• Внешне я как все вокруг меня. Внутри – пытаюсь удержать брак, который разваливается у меня на глазах. И у детей есть проблемы. Стыд – это то, что происходит глубоко во мне, и чем он там, внутри, сильнее, тем отчаяннее стараешься, чтобы снаружи все выглядело нормально. Иногда я жалею, что мы не можем просто показывать всю изнанку, тогда было бы не так трудно. Но я никогда не смогу раскрыться, потому что знаю, как женщины говорят друг о друге. Они безжалостные.
• Стыд – это когда я хватаю ребенка за плечо, скриплю зубами, в глазах у меня ярость, я готова ему всыпать по первое число… и тут я поднимаю глаза и вижу, что на меня смотрит другая мама. Я не хочу быть такой матерью. Просто иногда я дохожу до ручки и не могу сдержаться. Мне так стыдно, когда другие мамы застают меня в такие моменты, и я хочу визжать и кричать: «На самом деле я не такая! Я хорошая мама, я не делаю так постоянно!» Я знаю, что они всем расскажут, как я ору на ребенка; о чем же еще им поговорить, как не об этом?