Книга Сибирская любовь. Книга 1. Лед и пламя - Наталья Майорова

– Так что значит мень?..

– Меньдзи, манси, так они себя называют. – Маша взглянула на Сержа быстро, снизу вверх. – Да вы наверняка слышали. Они на хантов похожи. Кто-то живет совсем как наши крестьяне: в избах, землю пашут, другие оленей разводят, а есть еще такие – таежные, все у них по-своему, и ни с кем не хотят иметь дела. У них обычаи такие удивительные.

«Ну конечно, – подумал Серж, – Марья Ивановна интересуется обычаями диких народов! Эдакий господин Петропавловский-Коронин в юбке. Впрочем, она ведь здесь не единственная ученая дама. Пожалуй, их даже многовато на душу населения!» От этой мысли он совсем развеселился. И еще – оттого, что так славно было сдерживать танцующего Огонька, отводить от лица ветки с желтыми иголками, вдыхать осенние запахи и любоваться Машенькой.

Да, это вам не петербургская кокетка, и не курсистка – синий чулок, и не наивная крестьяночка. Что-то совсем другое. А что? Эдакая особенная грация… И ведь она, глупенькая, небось и не подозревает, до чего хороша. Наверняка всерьез полагает себя дурнушкой! И местное общество такого же мнения. Еще бы! Человеческая стая не лучше вороньей: чуть попадется одна особь с поломанным крылом, так давай ее щипать и клевать, пока не забьют вовсе. Эта вот ее милая походка – как лодочка на волне – представляется им безнадежным пороком.

Сознавать, что сам ты не принадлежишь к тупому вороньему большинству, было чрезвычайно приятно. Поймав себя на этой самодовольной радости, Серж иронически хмыкнул. Да ты, братец, оказывается, не прочь приволокнуться за хозяйской дочкой! Он тут же поморщился: это слово – «приволокнуться» – было совсем не в лад и не в масть. Потрепав по холке Огонька, которому скучно было плестись рядом с таратайкой, Серж начал с удовольствием расспрашивать Машу о самоедских обычаях.

Вернее, не самоедских – меньдзи! Очевидно, это было нечто совсем другое. Какова, спрашивается, разница? И те и эти ходят в шкурах, живут в чумах, пасут оленей да стреляют белку в глаз. Вот и все, что знал Серж о сибирских инородцах. Да вот же, оказывается, сколько за ними всего; и этой купеческой дочке, прозрачной, как птичье перышко, до того интересно, что и робеть почти перестала.

– …Наш мир – средний, а есть еще верхний и нижний. То, что в одном мире мертво, в другом живо. Умираешь тут – рождаешься там. Так и выходит бесконечный круговорот жизни.

Алеша, сидевший истуканом рядом с Машенькой, вынул изо рта потухшую трубку и важно изрек:

– Нехристи, однако. Басурманы.

– Что?.. – Серж удивленно засмеялся. – Да ты, братец, крещеный? А заячьих лап зачем на шею навешал?

Алеша, чуть повернув голову, удостоил его снисходительным взглядом.

– Э, мало-мало подумай. Алеша-то крещеный, да Хоседэм креста не знает, не забоится, однако.

– Хитрый какой. Это называется: и нашим и вашим.

Алеша покивал: называй, мол, как знаешь, – и снова сунул трубку в рот. Поэтому его следующая фраза выговорилась слегка невнятно:

– Сам-то ты нешто не таков?

– Таков, конечно… – весело подхватил Серж – и осекся, услышав в собственном беспечном голосе фальшь.

Черт, что ж теперь: и этот что-то знает? А она? Услышала, поняла? Он покосился на Машеньку, опасаясь встретиться с ней глазами – и тут же встретился: золотистый взгляд – в упор, внимательный и вроде как виноватый.

– Я знаю, Дмитрий Михайлович, о чем вы думаете.

– Правда?.. – Ему показалось, он видит в ее глазах отражение собственного поглупевшего лица. – И… о чем?

– О том, что Бог – такая же выдумка, как Алешина Хоседэм.

– Так вот вы… – Он едва удержал облегченный вздох.

Идиот! Что с ним случилось? Держать себя в руках, играть, сохраняя полное душевное спокойствие, – когда у него были с этим проблемы? И главное, перед кем! Дикарь и провинциальная простушка! Ладно, зло осадил он себя, ты прекрасно знаешь, что этот дикарь пол-Ишима скупил и на сажень в землю видит. Да и она не так проста. А вот ты… да, именно ты – всего лишь провинциальный подросток, заигравшийся в авантюры – вроде как в индейцев или в казаки-разбойники – и оттого забывший повзрослеть.

Эта мысль оказалась до того безжалостна и неприглядна, что он немедленно вышвырнул ее из головы вон. И заявил с самым серьезным видом, какой только смог на себя напустить:

– Это вы сами решили, что в столицах – одни безбожники? Или так считает Марфа Парфеновна?

– А разве не так?

– На самом деле – по-всякому. Но я, например, вовсе не полагаю Господа Бога выдумкой. И… честно говоря, эту самую… как ее? – тоже.

Он с досадой подумал: опять не то ляпнул! Спрашивается: зачем?

Маша, все так же пристально глядевшая на него, отчего-то вдруг покраснела. Алеша ехидно хмыкнул. Игнатий, который не переставал возмущенно бубнить что-то себе под нос, с силой тряхнул поводья: тропа впереди расширилась, превратившись почти в настоящую дорогу, и можно было ехать быстрее.

Солнце забежало за облако, и внизу, под деревьями, сразу сделалось сумрачно. Тем более что деревья-то – не золотые лиственницы, а темные высокие елки. Их нижние ветки, могучие, скрюченные и черные, как головешки, тянулись, перегораживая тропу, цеплялись за гривы лошадей. В одном месте таратайка вдруг наткнулась колесом на что-то (Сержу показалось – на большую змею, а в самом деле – на корень) и снова едва не завалилась набок. Игнатий, не переставая ворчать, ловко выправил ее без посторонней помощи. На Машеньку и Алешу его ворчание не производило вовсе никакого впечатления. А у Сержа руки так и чесались: подобрать бы корягу поувесистее да и треснуть кучера по картузу. Все-таки ехали уже почти два часа!

Ельник оборвался внезапно – крутым невысоким склоном, за которым открылась низина, заросшая кустарником и редкими березами. Игнатий, прервав ворчание, сообщил Сержу, что эта вот низинка – Нюшин прогал – самое что ни на есть ягодное место. И вогульский шаман, оказывается, обосновался на лето именно здесь.

Для чего Маше Гордеевой так уж нужно было к нему ехать? Серж, честно говоря, не очень понял. Она сказала просто: «Интересно». А когда он начал расспрашивать, взялась объяснять что-то про реку, по которой плывет шаман из верхнего мира в нижний… или наоборот? Вскоре, правда, оказалось, что это на самом деле – дерево, хотя одновременно все-таки как бы и река. А шаман везет послание некоему Куль-отыру, который, с одной стороны, первостатейный злодей, но с другой – творец земли, вылепил ее когда-то на пару с братом из донного ила. Словом, сгоряча не разберешься. Сказки! Он видел, что Машеньку, благочестивую богомолку, тянет к этим колдовским историям, они ее завораживают. Выходит, он, Серж, не зря ляпнул про Бога и эту… как ее…

Встретиться с шаманом Сержу, однако, не разрешили. Алеша категорически заявил, что старик не любит чужаков. А сердить его опасно!

– Про лесных, однако, слыхал? Лохматы, горбаты, ростом в пять аршин! Тут их менквы зовут, а у нас, на Енисее, – лютысь. Они у Хайду с руки едят. Пропадешь, а потом скажут: медведь задрал.