Книга Мона - Дан Сельберг

* * *

Кашиф Кареем Мухаммад сидел около кафе в центре «Азриэли» в самом сердце Тель-Авива. Он наблюдал за людьми и пил «Кока-колу». Кашиф любил лимонад и по-прежнему помнил вкус, который ощутил, когда впервые попробовал этот напиток. «Кока-колу» торжественно в белый пластиковый стаканчик налил его старший брат Рахим. Они сидели на невысокой каменной стене внизу у дороги. Рахим получил бутылку от владельца овец в знак благодарности за работу. Братьев поразила изящная бутылка с тонкой талией.

— Как женщина, — прошептал Рахим. — Такая же стройная и красивая.

Они засмеялись и чокнулись стаканчиками с темной жидкостью. Взгляд Кашифа блуждал по магазинам, переполненным пестрыми товарами. Спортивная обувь, цветы, газеты, сладости и техника. Люди с пакетами и коробками проносились мимо него. Как они умудряются столько покупать? Что они будут делать со всеми этими вещами? Он слушал музыку. Поп. Кашифу нравились ритм и английские голоса. Он начал думать о Ливии. О брате, наполовину парализованном после падения с лесов. Чем он занимается сейчас? Они не виделись больше года. Кашиф так много хотел бы ему рассказать. Он надеялся, что брат получит отправленное ему письмо. Он попытался представить себе реакцию брата, когда тот прочтет о его подвиге.

Взгляд упал на женщину с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой. Она чем-то напомнила его первую любовь. Только прическа другая. И эта женщина стройнее. Мальчики носят одинаковые куртки. Странно, что еврейских девочек и мальчиков одевают одинаково. Женщина и ее дети скрылись в туалете. Кашиф поставил банку с колой на стол. Сидеть было неудобно, тело потело под толстой одеждой. В одной из витрин он увидел сотни обложек для дисков. Узнал он только Мадонну.

Кашиф устал. Дико устал. Но страшно ему не было. Мысленно он все время держался на расстоянии от задания. Сохранял своего рода чувство нереальности всего прочего по сравнению с великим мигом. Как будто самое главное никогда не произойдет. Не по-настоящему. Не с ним. Когда они тренировались, когда получали инструктаж, когда на него надели пояс, все время казалось, что спектакль прервется, что что-то произойдет прежде, чем наступит главный момент.

Женщина, похожая на его первую девушку, вышла вместе с детьми. Она разговаривала по мобильному. Ее маленькая дочь дергала брата за руку, они что-то не поделили. Кашиф думал о двух своих друзьях, выполнявших сейчас священную миссию. Они уже попали в рай?

Почему его убрали с центрального вокзала? Приказ поступил в последнюю секунду. Он был так настроен, изучил чертежи, запомнил лестницы и двери. О комплексе «Азриэли» Кашиф не слышал ничего. Но им лучше знать. Галерея была не менее удачным местом. Больше людей. Кашиф бросил последний взгляд на женщину с детьми. Они должны были вот-вот пройти мимо него. Он понял, без особого беспокойства, что на этот раз ничто не прервет спектакль. Ничего не остановит его. Кашиф глубоко вздохнул, посмотрел на стол и нажал на маленькую кнопку в левой руке. На электронных часах над спортивным магазином как раз поменялось время. Четырнадцать пятнадцать.

* * *

Стокгольм, Швеция

Матс Хагстрём проснулся в огромном зале без окон. Все вокруг было белым. Он не мог вспомнить, как попал сюда. Последним его воспоминанием было то, как он стоял на коленях в теплом пепле. На коленях у огромного костра с телами. Перед ним встал мужчина без лица. Он появился из ниоткуда. И когда Матс закричал от отчаяния, мужчина закрыл его глаза своими холодными ладонями. Он отгородил его от жара и горящих тел, защитил от адских врат. Теперь все изменилось. Здесь Матс лежал на прохладной стальной кровати. Белые ремни сдавливали грудь и бедра, не давая сдвинуться с места. На мужчине были надеты белый фрак, белые ботинки и белые перчатки. В руке он держал конусообразный жезл, примерно тридцать сантиметров длиной. Жезл был красив, идеальной формы, блестел от чистоты. Лицу мужчины не хватало черт, неровностей и морщин. На нем осталась только плоская поверхность кожи. Ни рта, ни носа, ни глаз. Голова была холодной. Мужчина положил левую руку Матсу на грудь. От его руки Матс почувствовал легкую тяжесть. Под белой перчаткой стучало сердце.

Матс пытался расслабиться. Медленно дышать. Он хотел показать мужчине, что не боится. Показать, что доверяет ему. Мужчина стал сильнее давить на грудь. Матс хотел повернуться, чтобы вдохнуть воздуха, но не мог. Казалось, что грудь сейчас разорвется. Тут мужчина ударил жезлом. Жезл раздробил грудную клетку, разорвал сердце и со звоном ударился о стальную кровать под ним. Матс легко выдохнул. Мужчина наблюдал за дергающимся в судорогах телом. За ним стояла маленькая девочка. Она смотрела на кровь, стекавшую со стальной кровати на блестящий белый пол. Густая жидкость в поисках сливного отверстия образовывала на поверхности причудливые узоры. Мужчина повернулся к девочке. Она нервно дергала подол белого платья. Она не хотела говорить, но какой у нее был выбор? Может, он уже все знал. Она взглянула на пустую голову.

— Есть еще одна. Я ее видела.

* * *

Тель-Авив, Израиль

Они перевели его в камеру, размер которой точно не превышал семи квадратных метров. В ней стояли койка, такая же, как в помещении для допросов, и стальной унитаз без крышки. Больше ничего. Ни окна, ни стола. Пахло дезинфицирующим средством. Эрик полулежал на койке, прислонившись к светло-серой стене. У одежды появился запах, она прилипала к телу, кожа чесалась. У Эрика пропало чувство времени. Эти люди, должно быть, оставили его здесь много часов назад. Он хотел есть и пить. Его тошнило. Странное сочетание тошноты и голода. Может быть, Эрика тошнило из-за голода? Он передумал тысячу мыслей. Прокрутил в голове все, что произошло и что могло произойти. Пытался найти удачные ответы на потенциальные вопросы, контраргументы на эти ответы и затем ответы на эти контраргументы. Эрик пробежал вперед и назад по всем мысленным тупикам. Каждый раз он надеялся найти выход, лазейку, которую пропустил раньше. В конце концов безнадежность победила, и Эрик уставился в стену напротив. Он был в полудреме, несмотря на яркий свет, и занимался только тем, что смотрел на стену, дверь и унитаз. Стена, дверь и унитаз.

Дверь раскрылась, и Эрик вздрогнул. Медленно приподнялся на локтях. Когда он увидел вошедшего человека, ему пришлось глотать, чтобы подавить тошноту. На ней были черные ботинки, черные военные брюки и черная кофта. Волосы убраны в пучок. Дверь осталась открытой. Никто не вошел следом. Женщина села на корточки, так что ее лицо оказалось на одном уровне с его. Эрику было стыдно смотреть на нее. Стыдно, что она так обманула его, стыдно, что он так легко поверил в ее представление. Она посмотрела ему в глаза, и он отвернулся.

— Как ты себя чувствуешь?

Эрик глядел на унитаз без крышки.

— Так себе. А ты?

— Посмотри на меня, Эрик.

Он снова взглянул на нее. Голос был мягким и тихим.

— Я понимаю, что ты злишься на меня. И имеешь на это полное право.

— Я не злюсь на тебя. На себя. Но не на тебя.