Книга Непокорная пленница - Вирджиния Линн

— Я всегда тебя любил.

Глава 20

Было темно, дождь продолжал стучать по карнизу, но на этот раз они лежали в ее постели; покрывало сбилось, камин освещал комнату неярким светом. Пресыщенная и удовлетворенная, Уитни свернулась клубочком под рукой Каттера и бездумно поглаживала его.

— Итак, ты рассказывал, как Дэниел еще раз получил для тебя прощение от губернатора Фремонта.

Каттер замычал и приоткрыл сонные глаза.

— О да, когда Уэст тебя увез, Дэниел ринулся в Прескотт, но сначала дал телеграмму твоему отцу, поскольку ему дольше добираться, а потом погнал лошадей в Прескотт. Он вытащил Фремонта из постели, тот брюзжал и, насколько я понимаю, не хотел ничего подписывать, пока не услышал от Дэниела всю историю. Потом он все проверял и перепроверял — а ты знаешь, сколько времени занимает.

— Что ты делал в то время, когда Уэст меня допрашивал? — От воспоминаний о своей беспомощности Уитни передернулась. Она до сих пор иногда просыпалась по ночам от ужаса.

— Ехал в Мексику на встречу с Джеронимо. Я скажу Уэсту, что это была блестящая идея — нанять разведчиком апачи. Это положит конец делу раз и навсегда.

— Что ты имеешь в виду? — Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и шелковые кудри пощекотали ему подбородок.

— Использовать апачи, чтобы изловить другого апачи. Джеронимо очень хитер и привычен к скалам и пустыне, а бледнолицые солдаты — нет.

Каттер лениво потянулся, напоминая большого кота, снова обнял Уитни за плечи и уложил на прежнее место.

Окинул ее взглядом, задержался на груди и снова посмотрел в глаза.

Когда Уитни нежно сказала: «Ты пришел сдаться в обмен на меня», — он кивнул и прищурился.

— Я был не очень уверен в мотивах Уэста. Я знал, что он к тебе неравнодушен… во всяком случае, даже после того, как он узнал все, что хотел, он и не подумал меня отпустить. — Каттер насмешливо скривил рот. — Кто-нибудь должен будет сказать Уэсту, что для апачи сбежать со столба, к которому он привязан, — такое же простое дело, как для Уэста играть в покер краплеными картами.

Уитни с возмущением воскликнула:

— Он привязал тебя к столбу?

— К сожалению для него, не слишком удачно. Кожа, намокая, растягивается, и я сумел освободиться и сбежать, когда Теджас пришел мне на помощь.

— Так тебе Теджас помог бежать? — удивилась она. — Никто мне этого не говорил.

— Никто и не должен был знать.

— Но почему, почему за все это время никто не сказал мне, что ты жив? И почему Уэст считал, что ты убит?

Каттер осторожно положил ей руку на живот.

— Тигренок, по одному вопросу за раз. — Он наклонился, поцеловал ее в нос, в брови, потом отстранился и сказал:

— Уэст думал, что я мертв, потому что меня ранило, я упал, и несколько солдат это видели. Я сбежал, но пуля меня достала.

Она поискала пальцами и нашла на правом плече шрам, тихонько поцеловала его и дрожащим голосом сказала;

— Какую опасную жизнь ты ведешь!

— После того как встретил тебя, она стала гораздо опаснее, — засмеялся он.

Она фыркнула, но продолжала настаивать:

— Ты не ответил на главный вопрос — почему никто не сказал мне, что ты жив? Каттер, я хотела умереть… Я никогда в жизни не была такой несчастной… почему?

Он прижал ее к себе, положил подбородок ей на макушку и сказал:

— Тебя так легко сломать, тигренок. Стоит тебе узнать, что человеку, которого ты любишь, угрожает опасность, и ты все расскажешь. — Он хрипло добавил:

— Ты можешь вынести все, пока это касается тебя, но если бы меня опять схватили, тебя бы раздавили, как сырой пирог.

Потрясенным шепотом Уитни сказала:

— Я не хотела навредить Красной Рубашке и остальным…

— Чш-ш. Я знаю. Ты не виновата. Превратности войны. Кто-то всегда оказывается посередине, и как правило — невиновные. — Наступило короткое молчание, потом он добавил:

— Знаешь, я возвращаюсь туда.

Ну вот. Он сказал то, чего она с ужасом ждала с того момента, как он ввалился к ней в кабинет; она откинула голову, и в золотистых глазах блеснули слезы.

— Когда?

— Скоро. Я пришел забрать тебя.

На мгновение в воздухе повисло молчание.

— Забрать меня? — медленно проговорила она, с трудом веря, что он это сказал. — Но… что, если я опять сломаюсь?

— Все будет совсем иначе. — Он тяжело вздохнул. — Послушай, я старался урезонить Джеронимо, но он горит ненавистью и ничего не слушает. Мне пришлось принять собственное решение. Моя цель — помочь всем людям, а не одному упрямому вождю, и я… я вступил в армию.

Уитни так и подскочила.

— Что?! — Ее сотрясала дрожь. — После всего, что они сделали с Красной Рубашкой… ты вступаешь в армию?

— Разведчиком. — Его зеленые глаза смеялись; потом взгляд соскользнул с испуганного лица ниже, и глаза засветились другими эмоциями. — Это самое лучшее решение. — Губы покусывали ее полуоткрытый рот. — Джеронимо не может… — губы нашли бархатную мочку уха, потом поползли вниз, — рыскать бесконечно, и если апачи хотят выжить как нация… — голос продолжал из ложбинки между грудей, — нужно сдаваться, это неизбежно.

— С-с-сдаваться? — Она содрогалась, потому что его рот отыскал и дразнил пик груди.

— М-м-м… Знаешь, уступить другому права на владение и управление… по требованию или из раскаяния… по крайней мере так звучало определение в последний раз, когда я его слышал. — Его губы вернулись к ее губам и целовали так долго и жадно, что она потеряла нить разговора и забыла обо всем, кроме Каттера.

За каменными стенами дома на Манхэттене шел дождь и дул ветер, но внутри было жарко, как в аризонской пустыне. Уитни подумала — и это была ее последняя связная мысль, — что она и не знала, как это сладостно — сдаться.