Книга Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

— Кто она?

— Друг.

— Ты давно ее… знаешь?

— Почти семь лет.

Мария уставилась на отца.

— И ты ездишь к ней уже…

— Семь лет.

— Папа! — Мария прижала руку ко рту.

Он хотел дотронуться до нее, но Мария неожиданно быстро вскочила на ноги.

— Меня сейчас стошнит! — прокричала она, пятясь от него.

— Мария… — Тед начал вставать. — Мария, пожалуйста, не презирай меня.

Она выбежала из комнаты.

Она сказала, что ей нужно поехать в библиотеку, поэтому Люссиль без проблем дала ей свою машину. Не понимая почему, но Марии было важно выглядеть хорошо, поэтому она надела свое самое новое, самое красивое платье и расчесала до блеска волосы. Не понимала она и того, зачем она туда едет и чего ожидает от этой встречи. Ей было ясно, что это нужно сделать. Она не разговаривала с отцом уже два дня; она не ела, дом был наполнен неловкой тишиной. Необходимо было действовать.

Некоторое время она сидела в машине, глядя на маленький квадратный домик, пытаясь представить проведенные здесь в течение семи лет среды, желая, чтобы внутри дом оказался дворцом, чтобы она могла понять пристрастие отца к этому месту.

Затем она вышла из машины, прошла мимо почтового ящика с отсутствующей букой Y, поднялась по ступенькам и позвонила в дверь.

Глава 18

Едва она взошла на ступеньки дома, как вокруг закружился сильный ветер, словно хотел унести ее прочь от этого места. Мария закуталась в свитер и, позвонив в дверь, засунула руки в рукава. С выпирающим животом, с распухшими, словно сардельки, ногами, с разлетающимися волосами, Мария чувствовала себя девочкой-попрошайкой и надеялась, вопреки своему желанию встретиться с этой женщиной лицом к лицу, что дверь никто не откроет. Дверь тем не менее открыли, и на крыльцо хлынул поток яркого желтого света. Мария прищурилась: в дверном проеме вырисовывался женский силуэт.

— Миссис Ренфроу? — тихо сказала она.

— Ты, должно быть, Мария. Заходи. Боже, ну и вечерок! — произнес низким, грудным голосом силуэт.

Мария вошла в дом. Когда дверь закрылась, резко оборвав завывания ветра, и волосы вернулись в свое привычное положение, Мария попыталась придать своему лицу и голосу значительность.

— Как вы узнали, кто я? — спросила она.

— Тед рассказал мне о том, что ты узнала обо мне, и я подумала, что ты обязательно захочешь прийти.

Мария была разочарована видом Глории Ренфроу, скажем больше, она чувствовала себя обманутой. Она была не готова увидеть перед собой низенькую полноватую женщину сорока с лишним лет, с неухоженными волосами и ненакрашенным лицом. Любовница отца была до невероятного простой и неинтересной, как приемщица в химчистке.

— Входи в комнату, дорогая, я приготовлю кофе.

Из маленькой прихожей Мария попала в крошечную гостиную, которая была очень похожа на свою хозяйку. Мебель была потрепанной и разномастной: там стоял черный с резной отделкой книжный шкаф с пыльными книгами и журналами, простенький белый кофейный столик на ножках, телевизор в шкафу из кленового дерева. Над диваном висела картина с лесным пейзажем; на кофейном столике стояла ваза с пластмассовыми фруктами, на которых невооруженным глазом были видны швы; на телевизоре примостились две блестящие черные пантеры с зелеными стеклянными глазами. В углу была клетка с длиннохвостым попугаем, на дне которой лежала передовица спортивной газеты с броским заголовком: «Доджерс»: четвертая победа подряд».

Мария неожиданно почувствовала себя крайне некомфортно. Дом оказался совершенно не таким, каким она его себе представляла: уютным любовным гнездышком, которое она нарисовала в своем воображении, здесь даже и не пахло. Она почувствовала себя так, будто ее обокрали.

— Через пару минут все будет готово, — сказала Глория, входя в гостиную, — давай я повешу твой свитер.

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Ну, может быть, мы присядем?

Глория села в стоявшее возле книжного шкафа кресло. Последовав ее примеру, Мария опустилась в соседнее мягкое кресло, которое оказалось, к ее большому удивлению, очень удобным.

— Откинься на спинку, милая, надави на подлокотники и откинься.

Мария откинулась: спинка кресла опустилась назад, а мягкая подставка для ног оказалась у нее под икрами.

— Так-то лучше. Когда я ходила беременная первым ребенком, у меня так опухали ноги, что мне казалось, будто я хожу в наполненных водой ботфортах. А какие были судороги!

Мария посмотрела на свои распухшие ноги, которые вылезали из туфель, словно тесто из кастрюли.

— Я скажу тебе, что помогает, — сказала Глория. — Берешь чашку горькой соли, высыпаешь ее в таз с горячей водой и паришь в этом ноги. Этому я научилась уже во время второй беременности. И ешь побольше спаржи, это природное мочегонное.

Мария сидела, положив руки на подлокотники, и наблюдала за пальцами ног, которые она то сжимала, то разжимала, — в общем, делала все, что угодно, лишь бы не смотреть на Глорию Ренфроу.

Некоторое время они сидели в тишине. Лишь один раз Глория высказалась насчет погоды, сказав, что такой октябрь предвещает холодную зиму; а так — единственными звуками, перекрывающими завывание ветра, были периодические крики попугая и шум, с которым он передвигался по клетке. Затем тишину взорвал громкий протяжный свист, который напугал Марию и поднял на ноги Глорию.

— Вода закипела! — Она пошаркала на кухню, но на полпути остановилась. — Может быть, ты предпочитаешь чай? У меня есть.

Мария кивнула.

Спустя несколько минут Глория вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две дымящиеся кружки, молочник, сахарница и тарелка с большими кусками пирога. Она поставила его между двух кресел, затем села на подлокотник своего кресла и налила в свой кофе молоко.

— Мария, сахар? Или ты пьешь чай по-английски, с молоком?

Мария наконец оторвала взгляд от своих ног и посмотрела на чашку.

— Две ложки сахара, пожалуйста, — пробормотала она, изучая руки женщины: те были красного цвета, с неровными ногтями.

Глория, поставив чай поближе к Марии и положив рядом с ним на салфетку кусок пирога, села в кресло и начала потягивать кофе. Подумав, Мария взяла чашку с чаем и, поднеся ее ко рту, вдохнула великолепный аромат специй.

— Итак, — спокойно сказала Глория, — какой у тебя уже срок?

Мария прочистила горло.

— Шесть месяцев.

Глория восторженно улыбнулась.

— Шесть месяцев, и такой большой живот! Видимо, малышка будет крепкой.

Мария смотрела на женщину с настороженностью кошки.

— У меня у самой было четверо, — сказала Глория, — старший сын работает юристом в Сиэтле, второй служит в Миссисипи в воздушных войсках, третий учится в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, а четвертый умер от лейкемии, когда ему было четыре года.