Книга Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин

Людмила Петровна качнула укладкой, как сосна, в которую вписался весенний кабан, но устояла и, стрельнув голубым в сторону застывшего вновь Шестакова, поспешно удалилась.

Шестаков не среагировал – так и пялился в стол застенчивым грибником. С хозяевами-то не такой смелый, подумала Гульшат, понимая, что торжествовать рано. Шестакова ушиб не их визит, а что-то другое. Может, его настоящие хозяева позвонили и сказали, что выдадут тринадцатую зарплату не изумрудами, а кровью мордовских девственниц. А может, модным московским наркотиком закинулся – под одеколон, например. Впрочем, одеколоном пахло все-таки не от Шестакова. От Шестакова не пахло ничем. А запах витал по кабинету собственными маршрутами – да и рассеялся почти. Или, скорее, стал привычным и незаметным.

Через пару минут такими же привычными и незаметными станем и мы, подумала Гульшат. Даже шубу снять не предложил, козел. Захаров, все это время разглядывавший Шестакова, не выдержал:

– Сергей Иванович, может, вы соблаговолите обратить свое высочайшее внимание на нас?

Шестаков немедленно поднял глаза. Гульшат подумала, что либо наркотик неласков, либо у Шестакова впрямь стряслось неладное. Глаза были потерянные и немножко безумные, как будто Шестаков судорожно вспоминал и никак не мог вспомнить важнейшую вещь жизни. Впрочем, заговорил он в знаменитом фирменном стиле:

– Я обратил и недоумеваю. Вы, я так понимаю, Захаров, а вы, девушка, Неушева, так? Прекрасно. И чего вы от меня хотите – я так и не понял по телефону.

– Да от вас почти ничего, Сергей Иванович. Мы просто хотим провести максимально корректным и, если пожелаете, публичным образом заседание совета директоров с участием единоличного владельца, о чем, согласно уставу, заявили вам заблаговременно. И совет хотим провести здесь, на заводе. Вы подготовились?

– Дурдом, – сказал Шестаков, утыкаясь лбом в ладонь. – Именно сегодня, что характерно.

Он убрал руку и сказал почти жалобно:

– Ребят, а давайте завтра, а? Ну то есть я могу вас сейчас вывести с территории, не говоря уж о полиции и всяком таком прочем. На скандал-то по фиг, но вам он не нужен, и мне именно сегодня – ну никак. Большой день сегодня, честно говоря. Давайте на завтра все эти прыжки и ужимки отнесем. А?

– Большой день я бы хотела прожить вместе со своим активом, – сказала Гульшат, поежившись от того, как звонко и глупо это прозвучало.

– Или выгнать на хрен, – вяло сказал Шестаков, глядя мимо них на дверь. – Зараза, кофе-то где? Людмила Петровна!

В дверь тут же по-хозяйски постучали. Понятно, не секретарша с кофе. В кабинет сунулся незнакомый мужик в удлиненной кожаной куртке поверх плохо сидящего костюма. Да и сам мужик был из тех, что сидит плохо, зато куда лучше ходит туда-сюда или стоит, держа руки за спиной. Сейчас он держал руки в карманах куртки, что выглядело откровенным хамством даже с учетом того, каким гадом был Шестаков.

– Разрешите? – осведомился он, прикрывая дверь спиной.

– Вы-то кто? – спросил устало Шестаков.

– Я-то? Я, скажем так, Гредин. Вам звонили.

– Кто мне звонил? – уточнил Шестаков, медленно уводя затылок в спинку кресла. Похоже, у него разболелась голова.

– Скажем так, Субботкин звонил.

– О боже мой. Что за день-то, а. Проходите, садитесь, – сказал Шестаков, с отвращением глядя на коричневый галстук гостя.

Гульшат быстро посмотрела на Захарова, Захаров, не уступая конкуренту подступы к гостевому столу, сказал:

– Минуточку. А нам куда прикажете?

– Да вам прикажешь, – буркнул Шестаков, не обращая внимания на живой интерес Гредина к происходящему. – В зал заседаний идите, в малый.

– За каким?.. – ледяным тоном начал Захаров.

– Ну вы же на совет директоров? – раздраженно уточнил Шестаков. – Ну вот, он как раз там будет. В девять начало, я всех предупредил. Знаете, где? Вот и вперед.

Захаров, выставив перед собой антикварную папку, напомнил:

– А вы не желаете предварительно узнать круг вопросов? Вас это в том числе…

– Да все, что угодно. Снимайте, одевайте, передавайте для опытов. Принимайте, что хотите, мне одинаково, всё это яйца выеденного… Ладно. Готовьтесь вон пока. Члены совета подойдут через полчаса. Я тоже. Полчаса! – сказал он уже Гредину, стуча пальцем по запястью.

Гульшат взглянула на Захарова, пожала плечами и вышла в распахнутую им дверь. Но успела услышать, что Гредин, размашисто садясь напротив Шестакова, сообщил:

– А это уж как получится.

В приемной Гульшат с Захаровым снова переглянулись, не обращая внимания на секретаршу. Чего на нее, на предательницу, обращать. А она сама обратила, вдруг спросив:

– Гульшат, а там у него… никого?

– Как уж никого, вы же сами видели, мужик какой-то зашел, деловой такой, – сухо ответила Гульшат.

– А еврей? – начала секретарша и осеклась.

Гульшат подождала еще полсекунды, не глядя на Людмилу Петровну, ничего не дождалась. На еврея мужик в кожане походил меньше всего, да и какая разница, еврей он или чуваш. Гульшат пожала плечами и решительно выскочила из ненатурально густого кофейного запаха, взяв курс на малый зал заседаний, дорогу к которому знала получше Захарова. Она там, на втором этаже, полдетства провела, рисуя на обороте старых стенгазет принцесс с собачками, пока папка проводил очередное заседание.

Коридоры были пустыми – то ли Шестаков навел гестаповскую дисциплину, то ли впрямь разогнал почти всю дирекцию в рамках заявленного намерения сдать административно-бытовой корпус под посторонние офисы.

– Как думаете, этот Гредин – он кто? Прокуратура какая-нибудь, или от этих, ОМГ? – спросила Гульшат Захарова на лестнице.

– Для прокуратуры одет паршиво, для ОМГ тем более.

Гульшат хмыкнула.

– Тогда от союза программистов, что ли? Нет, они ж костюмов не носят. А Субботина этого знаете?

– Субботкина. Н-нет, не слышал, – сказал Захаров, напряженно соображая.

– Вот дверь в малый зал поцелуем сейчас, я вернусь и устрою им такого, что они всех Субботкиных на нас натравят для защиты. Заодно и узнаем, кто это такой серьезный мужчина, – пообещала Гульшат.

Но зал был открыт и подготовлен к заседанию. На длинном столе были разложены листки бумаги и карандаши, в дальнем углу свистел пятилитровый вишневый термопот, такой же, как у родителей. Вокруг него выстроились чашки с блюдцами и несколько корзиночек с заварочными пакетиками и всяким разным к чаю.

– Кофе растворимый, – разочарованно сказал Захаров, подумал, снял пальто, решительно сел за стол, распотрошил папку и углубился в документы.

Гульшат скинула шубу на спинку стула, но садиться не стала, а неторопливо пошла к чайной тумбочке. Надо же было как-то потратить полчаса.