Книга Иностранные связи - Элисон Лури

Такси, после многих остановок, наконец свернуло на Портман-сквер и затормозило возле клумбы с канареечно-желтыми тюльпанами. Пользуясь случаем, Винни бормочет, что ей к половине восьмого нужно домой, распахивает дверь и пускается в бегство.

Не оглядываясь, на ходу уворачиваясь от машин, спешит Винни к остановке семьдесят четвертого автобуса. Идет она очень быстро, дышать тяжело, но Винни рада, что у нее хватило духу выскочить из такси и теперь не придется выслушивать оскорблений пьяной Розмари. Всю страну поизгадили. Пятьдесят четыре, а на вид все шестьдесят. Винни стоит на тротуаре, дрожа от гнева и обиды. Нельзя было сидеть и молча терпеть! Надо было сказать… Но Винни не приходит в голову, что надо было сказать. Да и что толку спорить с пьяной женщиной?

Конечно, Винни никогда не любила Розмари, и неприязнь эта, скорее всего, взаимна. Их и друзьями-то назвать нельзя. Настоящие друзья Винни точно так же недолюбливают Розмари — все, кроме Эдвина, да и тот считает ее избалованной и неуравновешенной, хоть и прощает ей эти недостатки за то, что она актриса. «Актриса! Подумаешь, актриса», — яростно повторяет про себя Винни.

На подходе к автобусной остановке Винни вспоминает, что в актерском ремесле ей всегда чудилось нечто неприятное. В самом деле, разве естественно для человека по собственной воле полностью менять голос и манеру держаться? Такие раздумья зачастую одолевают Винни в театре, где ей всегда немного неуютно, каким бы интересным или трогательным ни был спектакль. Нехорошее это дело — перевоплощаться в другие живые существа, и чем удачнее превращение, тем больше веет от него ужасом, сверхъестественной жутью.

Именно сверхъестественной, потому что лицедейство разрушает нашу веру в неповторимость каждого человека, размышляет Винни, стоя в очереди на остановке за шестью женщинами разных возрастов и профессий, в любую из которых могла бы при желании превратиться Розмари, как несколько минут назад она превратилась в Винни Майнер, и вновь слышит, как Розмари говорит ее голосом: «Право же, Винни…» Неужели она и вправду так разговаривает — свысока, гнусаво, будто школьная учительница? Правда, собственный голос мало кому нравится. Винни помнит, как неловко ей было, когда ее записывали на магнитофон. Интересно, слышала ли хоть раз миссис Харрис, как изображает ее Розмари? Пожалуй, вряд ли. Женщина вроде миссис Харрис не стерпела бы такого, пришла бы в ярость, осыпала бы Розмари бранью, а то и дала бы ей пощечину (и поделом — размечталась Винни).

Актерский дар таит и другие опасности, думает Винни, переводя дух после своей пробежки. Бывает, что одну и ту же роль играют слишком часто; бывает, актерам поручают роли одного и того же плана и они годами играют простушек или мудрых молчаливых сыщиков. Иногда актер так сживается с ролью, что она затмевает его собственную личность, не такую яркую — как в глазах самого артиста, так и в глазах общества.

«Прав был Эдвин», — говорит про себя Винни, когда подходит большой красный автобус. Еще до отъезда в Японию он уже понимал, что творится, он видел, что миссис Харрис дурно влияет на Розмари. Вначале Розмари в шутку изображала ее в светской беседе, а теперь дошло до того, что в пьяном угаре личность домработницы, сильная, но неприятная, берет верх над ее собственной, более слабой, — и Розмари несет такие пакости, которые ей самой и в голову бы не пришли. Разумеется, она не думает, что Винни изгадила весь Лондон и ни черта не смыслит в жизни.

Да, любопытная теория. К тому же хорошая, утешительная, размышляет Винни, пока семьдесят четвертый автобус ползет на север, к Риджентс-парку. С другой стороны… быть может, Розмари, хоть и была пьяна, сказала то, что думала? Наверное, в порыве ревности к жене Фреда гнев ее излился и на Винни — тут-то и вышла наружу правда? А правду о Винни — то, что на самом деле думают о ней все ее друзья, а то и весь Лондон, — не сможет начистоту выложить такая милая, обаятельная и утонченная женщина, как леди Розмари Рэдли. Чтобы выразить это, нужно стать грубой, несдержанной, мстительной, как миссис Харрис. И Розмари это удалось на славу. Она ведь актриса.

Дома Винни хочется сразу же забраться в постель, под одеяло с головой. Но она не поддается минутной слабости. Не устала ведь, в конце концов, не больна — просто злится, тоскует, голова болит. Не хочется снова куда-то идти, даже в «Лимонию» рядом с домом, поужинать с двоюродными сестрами. Нет у Винни доверия к миру: не делаешь людям ничего дурного или вовсе их не знаешь (как Л. Д. Циммерна), а они тебе желают зла. Надо позвонить сестрам, извиниться и отменить встречу. Но не успевает Винни найти номер гостиницы, как раздается звонок.

— Привет, ласточка моя, это Чак.

— A-а, здравствуй. Как дела в Уилтшире?

— Отлично. У меня целая куча новостей. Помнишь, когда я в первый раз приехал, Дженкинсы мне показывали картину с гротом и отшельником из Саут-Ли?

— Да, помню.

— Ну так вот, я все пытался раздобыть копию, а один малый из Бата мне как раз прислал. Не всю книгу целиком, одну эту гравюру, зато она раскрашена вручную и сохранилась недурно.

— Замечательно.

— А вчера мы на раскопках нашли камень с интересной росписью, Майк думает… — Чак пускается в объяснения; Винни, сжимая в одной руке трубку, а другой держась за больную голову, пытается поддакивать. — Выходит… Эй, Винни! С тобой что-то неладно?

— Нет, все отлично, — лжет Винни.

— А мне сдается, ты не в духе.

— Разве что чуть-чуть. Меня сегодня немного расстроили. — Сама того не желая, Винни рассказывает Чаку о встрече с Розмари и опускает только отзыв о своей внешности.

— Черт знает что, — рычит Чак. — Умом тронулась, не иначе.

— Как знать. А вдруг она это нарочно? Как-никак Розмари актриса. Может быть, она просто американцев не любит. Да и я с самого начала ей не нравилась. — Винни пытается крепиться, но голос у нее дрожит.

— Ох, ласточка моя. Тяжко, когда на тебя так ругаются. Был бы я рядом — я б тебя утешил.

— Все со мной хорошо, честное слово. Просто она передразнивала и меня, и всех остальных… Вот я и расстроилась.

— Чего ж тут непонятного. Мирна точно так же голос меняла. Бывало, кричит на меня, или на детей, или на прислугу, никакими силами ее не унять. А как телефон зазвонит — подруга в трубке или клиент, — отвечает сладеньким таким голоском. Ну чисто мороженое с сиропом. Ей-богу, голоса меняет — будто каналы на пульте щелкает. Мне от этого не по себе.

— Представляю. И не догадаешься, который из голосов настоящий.

— А что тут гадать? — Чак хрипло смеется. — Слушай, ласточка моя, а не выбраться ли тебе из Лондона? Тебе ведь домой только в конце августа?

— Да.

— Ну так вот что я придумал-то… Здесь, в Уилтшире, можно столько фольклора насобирать! Тут тебе и книги, и рукописи, и всякая всячина в Историческом обществе. Сам кое-что смотрел на днях. И школы здесь, ясное дело, есть, и ребятишки. Ты бы столько стихов записала! Давай, приезжай ко мне на лето! Места для работы хватит. Вот было бы славно!