Книга Наследство разоренных - Киран Десаи

Когда Чанг, Бханг, Джиан, Сова и Осел заправили джипы и укатили, не заплатив, Джиан дрожал так же, как и служащий автозаправочной станции. Он жалел, что родители не заперли его дома, ненавидел отца, ненавидел мать, которая чуть ли не с первым его шагом не сводила с него искательного взора, как будто спрашивая разрешения на каждый шаг. Только потому, что он мужчина.

С другой стороны, как можно себя уважать, если ты лишен веры и целеустремленности? Откуда взять гордость и самоуважение?

* * *

Да, отказ от Саи продвинет его далеко вперед.

Она помогла ему захватить плацдарм, с которого можно успешно атаковать ее и ее мир. Никакого примирения!

— Ты ненавидишь меня во имя того, к чему я не имею никакого отношения, — сказала Саи. — И воображаешь это справедливым.

— Что такое справедливость? Ты имеешь представление, о чем болтаешь? Открой глаза и увидишь, как действует справедливость, вернее, как она бездействует. Ты ведь не ребенок.

— Зато ты, похоже, еще сосунок, знающий, что нашкодил, но слишком трусливый, чтобы в этом признаться. Сосешь пальчик и ждешь, когда мамочка устроит твою свадьбу. В пределах твоего класса.

Трус! Сама-то! Кто на ней женится?

— Ага, был бы храбрый, сидел бы на твоей веранде, жевал бы тосты с сыром.

— Тебе их никто силком в рот не совал. — Она чувствовала, что язык продолжает речь вопреки ее воле, вела себя как вызубрившая роль актриса, покорная сценарию. — Нажрался и тут же нагадил. Наплевал в колодец.

— Дура!

— Не смей называть меня дурой! Только это от тебя и слышу!

Она взмахнула рукой — и его предплечье украсили красные полосы от ее ногтей.

— Это ты навел на нас бандитов, ты рассказал им про ружья, ты, ты, ты!!!

Он отскочил. Вина выплеснулась из глаз, сменилась смущением. Он вел себя как рыба на крючке.

— С ума сошла!

«Ага, попался!» — вспыхнуло в мозгу у Саи. Она снова взмахнула рукой, но Джиан перехватил ее и швырнул Саи в кусты, ударил, пнул ногой.

* * *

— Джиан, бхайя! — испуганно взвизгнула девочка.

Саи пыталась удержаться на ногах.

Оба испуганно обернулись. Сестра Джиана.

— А ну пошла отсюда! — завопил Джиан. — Чтоб я тебя здесь больше не видел! — повернулся он к Саи. О-о-о, теперь родители узнают!

— Вот и хорошо, что ты видела! — завопила Саи. — Расскажи родителям, как твой братец клялся мне в любви, а сам подослал в мой дом бандитов! Я пойду в полицию, и ему вышибут мозги и переломают все кости! Вот порадуетесь-таки! Х-ха!

Сестра навострила уши, приготовившись слушать дальше, но Джиан схватил ее за косы и уволок в дом. Саи предала его, заставляет его предать других, предать свою семью. Она все подстроила, она шпионила за ним, она заставила его вести себя недостойно. Скорей бы мама показала ему фото его чудесной невесты, со щечками, похожими на наливные яблочки «симла», которая не посмеет рыться в его сознании и которую он будет за это любить.

Вон отсюда эту Саи, отражающую все окружающие ее противоречия, отражающую его собственную персону в таких ужасающих деталях, исключающих всякую возможность отдохновения.

* * *

Саи двинулась было за братом и сестрой, но одумалась. Ей вдруг стало стыдно. С ума сошла? Хочешь выставить себя на посмешище? Выставить себя обманутой, сгорающей от неразделенной любви дурой? Джиана будут похлопывать по плечу и похваливать. Поматросил и бросил, ай да парень! Киногерой! Супермен! «Ох и надоела же мне эта дура!» — и гогот собутыльников в кантине Тапа.

* * *

Она поплелась домой. Туман сгущался, смешивался с дымом, с запахом вареной картошки, с испарениями нищей окраины, запахом домашнего уюта для здешней публики, отвратительным для ее обоняния. Угол зрения сместился. Вернулась жалость к самой себе. Даже крестьяне имеют право на любовь и счастье. Но не она…

* * *

У веранды стоят двое, задрав головы, глядят на судью и повара.

Женщина ноет:

— Куда податься бедному человеку? Мы всегда страдаем. И гунда на нас, и полиция…

— Кто вы такие?

Жена пьяницы, которого схватила полиция по подозрению в ограблении Чо-Ойю. На котором отрабатывались прогрессивные методы дознания. И вот она со свекром притащилась из деревни в шести часах ходьбы, с берега реки Рели.

— Что нам делать? Мы даже не непальцы, лепча мы. Он ни в чем не виноват, а полиция ему глаза испортила, он теперь не видит ничего. А он ни в чем не виноват, он даже и не знал ничегошеньки, на рынке был, как каждый день, все знают, кого хошь спроси… — всхлипывала женщина, поглядывая на свекра, ожидая, что тот к ней присоединится.

Но свекор слишком испуган. Он стоит и молчит, выражение лица скрыто морщинами. Сын его, в редкие промежутки между запоями, работал по ремонту дорог, грузил и разгружал грузовики, разбирал завалы и оползни. Жена тоже работала на дорогах, но сейчас дороги закрыты народно-освободительной армией, нет больше работы…

— Чего вы от меня хотите? Идите в полицию. Полиция вашего мужа арестовала, не я. Я совершенно ни при чем. Уходите.

— Эту женщину нельзя посылать в полицию, — вмешивается повар. — Они ее обидят.

Женщина уже выглядит избитой и изнасилованной. Одета она в какой-то набор грязных тряпок, редкие черные и коричневые зубы торчат в разные стороны. Тяжелые камни искривили спину — обычная женщина горного склона, излюбленный объект фотографирования для любознательных иностранцев.

— Джордж! Джордж! Какой ужас!..

Муж поворачивается, прицеливается — щелк!

— Готово, радость моя…

— Помогите нам…

Судья вернулся к своим шахматам.

Отрешись от мыслей, или вина и жалость затопят тебя, лишат тебя всего, даже собственного «я». Снова ему напомнили об унижении. Скатерть на столе, насмешки, издевательства подонков…

Индия — неподходящая страна для правосудия. Потому он и в отставку вышел. Свой долг гражданина он выполнил, в полицию сообщил. Все! Остальное не его дело. А этим людям только дай зацепку. Век будешь содержать всю семью, причем семью постоянно растущую. Есть им нечего, муж слепой и ноги сломаны, жена скрюченная и анемичная, но это не помешает ей каждые девять месяцев выбрасывать на свет еще один рот, в который нужно регулярно вводить пищу.

* * *

Повар вздохнул.

Жена слепого пьяницы и ее свекор повернулись к Саи:

— Диди…

Саи отвернулась. Ей-то какое дело… Доброта? А к ней боги добры? В мире правит зло. Зло надо всем и зло для всех.

Наконец они уползли за ворота. Повар выпроводил их, как коров. Они присели на обочине и долго сидели, на что-то надеясь.