Книга Опасные небеса - Владимир Корн

«Любимый… помнишь… разрывается сердце… долг… я так просила взять меня с собой…» И еще раз «долг».

И снова я попытался прочесть письмо с самого начала. Мысли прыгали, слова путались, иной раз я прочитывал строку несколько раз, и все не мог понять ее смысла. Мне хотелось знать единственное: почему? Ведь ты же пишешь, что очень любишь меня, так почему же?

Я застонал, крепко, до скрипа стиснув зубы. Усевшись в кресло, уперся глазами в одну точку, свыкаясь с мыслью, что у меня ничего не осталось из того, что являлось смыслом моего существования – ни неба, ни любимой женщины.

«Долг, говоришь? А не долг любящей женщины находиться рядом с мужчиной, когда ему так плохо, что впору встать на колени, обхватить голову руками, и выть, выть от отчаяния? Совсем как Аделард во время приступа».

Просидел я долго. За окном сгустились сумерки, а затем и вовсе наступила ночь. В комнату, судя по звукам, постоянно кто-то заглядывал, после чего сразу же закрывал дверь. Потом кто-то вошел, зажег в канделябре свечи и затопил камин: для здешнего климата после прошедшего ливня вечером стало довольно прохладно.

В его огне письмо вспыхнуло, изгибаясь как живое. Следом за ним в камин полетела книга Габриэля Морансо «Кровь Древних». Запрещенный во многих землях трактат о тех, в чьих жилах она течет. Все, с прошлым покончено, и теперь мне нет дела ни до самих Древних, ни до носителей их крови, ни до одной девушки с удивительно красивыми глазами цвета вечереющего неба. Наплевать и забыть, наплевать и забыть.

Николь изменилась после того, как увидела в моих руках тот непонятный предмет, приобретенный мною у матроса с «Мантельского удальца» еще в Монтоселе. Правда, увидела она его уже в Банглу, в тот самый день, когда я повстречал Кьюли Джекоба.

– Откуда это у тебя, Люк? – и глаза ее, и без того большие, стали попросту огромными от удивления.

– Приобрел по случаю. Только не спрашивай для чего, сам не пойму.

– Ты не отдашь его мне?

– Возьми, конечно, – пожал плечами я, в душе даже радуясь, что он хоть кому-нибудь нужен.

Сколько я его не вертел, не тер, не нажимал на шарик, так ничего и не добился.

Но когда Николь брала этот предмет, пальцы у нее слегка подрагивали. И поведение ее, несомненно, изменилось именно тогда. Она переживала, я это видел, и горячая просьба взять ее с собой на остров Неистовых ветров, несомненно, связана была именно с этим. Но оставшись одна, Николь выбрала, как сама она выразилась, долг. Пусть так, но в письме нет ни слова о том, чтобы я ждал ее возвращения. Значит, долг для нее превыше чувств ко мне, дороже, чем я сам.

Когда она исчезла в первый раз, исчезла на долгие несколько месяцев, я, сколько не допытывался у нее по возвращении, так и не получил никакого ответа, с чем это было связано. И я простил Николь ее исчезновение, думая, что больше такого не случится. Ан нет, оказывается, случилось.

Что ж, у меня тоже есть свой долг: помочь моим людям – Энди Ансельму, Родригу Брису, Аделарду и всем остальным. Они прилетели со мной на архипелаг, и в итоге остались у разбитого корыта.

«А уж без общества милых дам, здесь, на Островах, скучать мне точно не придется, – зло подумал я. – И пусть они надоедят мне до такой степени, что я начну предпочитать им любовные стихи. Прости, меня, Берт», – мысленно обратился я к покойному Кеннету.

«Смотрите-ка, прав был, оказывается, Брендос, утверждая, что янтарь – это окаменевшая смола, – наблюдал я за тем, как горит в камине кусок янтаря. – Хотя, чему, собственно, удивляться: Брендос – не Энди Ансельм, если он о чем-то не знает, что бывает чрезвычайно редко, то лучше промолчит. И все же красивая была вещица».

Кусок невзрачного на вид янтаря подарил мне на память о посещении острова Ганей Кавел. Знал бы он, что таится внутри него. Аделард по дороге в Банглу отшлифовал, придав ему овальную форму. Но красоту янтарю придала не форма. Внутри него оказалась удивительной расцветки бабочка. Совсем не крупная, не больше монеты достоинством в один нобль, выглядела она как живая. Как будто только что присела на цветок и расправила крылышки. Из янтаря получился отличный кулон, но подарить его Николь мне теперь не суждено, а другой девушке – не смогу.

После короткого стука приоткрылась дверь, и на пороге возник навигатор Рианель Брендос. Мы встретились с ним взглядами, после чего он шагнул в комнату, кивком приглашая кого-то войти вслед за собой. Этот кто-то держал в руках поднос, прикрытый сверху салфеткой. Взглянув на меня еще раз, Брендос указал слуге на стол: приступай.

Вскоре на столе имелось все, что необходимо двум мужчинам для того, чтобы покончить с двумя немалыми бутылками рома: от жаркого с овощами до фруктов и особых хлебцев.

Такие хлебцы пекут только здесь, в Банглу, добавляя в них какое-то семя, и они удивительно вкусны. Присутствовало там и вино, то самое, из плодов аугевы, вероятно, на всякий случай. Ром был итайским, моим любимым, и достать такой здесь – это надо было постараться.

Поднявшись на ноги, я взял бутылку с высоким, запечатанным сургучом горлышком. Так и есть, я не ошибся: ром действительно итайский.

Что ж, теперь можно смело представить, что произойдет дальше. Сейчас я напьюсь, и начну жаловаться Брендосу, как неблагосклонна ко мне судьба и как коварны и неблагодарны женщины. После чего уткнусь ему лицом в грудь, всю ее обсопливлю, стукнусь пару раз лбом о столешницу, и мне непременно полегчает. Назавтра начну ловить на себе сочувственные взгляды – как же, не смог удержать при себе такую красавицу! Я буду улыбаться в ответ, мол, мне все трын-трава, а вечером напьюсь снова. Не дождетесь господа, не дождетесь.

– Скажите, Рианель, после всего того, что произошло, могу ли я на вас рассчитывать так же, как и прежде?

– В полной мере, капитан Сорингер, в полной мере, – не задумываясь, ответил он.

Ну что ж, тогда приступим. Забрав со стола обе бутылки рома, я вышел с ними на небольшую террасу, больше похожую на балкончик. Он выходил прямо на улицу, даже в это позднее время все еще оживленную. Долго ждать мне не пришлось. Когда трое подвыпивших мужчин, с виду портовых грузчиков, громко разговаривая, поравнялись со мной, я их окликнул:

– Уважаемые, не угодно ли будет принять в подарок две бутылки отличного рома, к тому же столь редкого здесь, на Островах?

– Еще как угодно, господин, – тут же откликнулся один из них, пока остальные двое озадаченно молчали.

Ему-то я их и отдал.

– За что пить-то, господин? – спросил он. – За чье здоровье?

– За здоровье всех милых дам, прекрасных и не очень, – буркнул я себе под нос. Тоже мне проблема, сами придумаете, было бы что пить.

«Интересно, – думал я, возвращаясь к столу под испытующим взглядом навигатора Брендоса, – выглядят ли мои глаза сейчас такими же, какими были они когда-то у самого Рианеля – Энстадской бездной тоски? Очень надеюсь, что нет».