Книга Возвращение в Египет - Владимир Шаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первые два поколения бегуны странствовали, веря, что во имя общего блага Россию необходимо туго спеленать. Что только в тишине, изоляции она прекратит метаться, сможет окуклиться и доспеть. А так в наших ранних, незрелых попытках достичь престола Господня слишком много беспокойства, истерии – оттого они обречены. Хуже того: не дождавшись помощи, мы откатываемся в еще большее зло. Начинаем ненавидеть Господа, Который не отозвался и не откликнулся, остался к нам глух.
Капралов говорит, что вера в нас – тонкие мостки, а везде – внизу и наверху, справа и слева – искушения, соблазны. Повторяет стих 18:7 от Матфея: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит», объясняет, что соблазн от греческого «скандалон» – западня, камень на дороге, о который все спотыкаются. Вот и мы, назвав себя Новым Израилем, соблазнились, преткнулись о свою избранность. И тут же, сам себе противореча, читает стих 18:18 от Матфея: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе».
Если первые годы провел в Раю, то есть именно Рай – твое родовое гнездо, наверное, можно надеяться по милости Божьей туда вернуться. Но если родился в Египте, в доме рабства, и ничего, кроме зла, в своей жизни не делал, чего ради проситься в совсем чужой Иерусалим, где мы даже не будем знать, где сесть и как встать.
Вечный спор: одни говорят, что раз Земля наша – Земля Обетованная, а мы – избранный народ, значит, что бы ни делали, всё угодно Богу, никто нам не судья. Другие – что мы избраны лишь потому и пока делаем угодное Богу.
Новый Израиль – дети лейтенанта Шмидта.
Где бы мы ни оказались, смотрим на себя как на нечто, изъятое из общего порядка вещей. Надежда всё устроить, уповая на Провидение, тоже не оставляет. В конце концов, не Христос ли сказал: «Есть ли что-нибудь невозможное для Господа?»
Андрей Денисов. Его космология: Ад – Русь («второе небо») и Рай. Причем всё подвижно – одно опускается, другое поднимается, но в общем похоже на дантовские Ад, Чистилище и Рай. Бегуны аккуратными мелкими шагами, как стежками, сшивают небесный свод и Русь, удерживают ее от падения.
Наша избранность никуда не девается, только, как змея, меняет кожу. В восемнадцатом году так произошло с православием. Впрочем, у всего живого цикл повторяется.
Жизнь текуча, непостоянна; сменив убеждения, люди переходят в другой лагерь. Но от двух вещей никуда не деться. Первое: страна и сейчас целиком и полностью религиозная. То есть запашка, урожай с гектара, производство угля и стали, внешняя политика и торговые потоки – флер, вуаль, тень на плетень. Не важно, самозванцы мы или нет: наша история вся – толкование на Пятикнижие Моисеево. Второе: революция, Гражданская война, нынешнее время – в ряду этих законных, даже естественных комментариев.
Согласен, философии нашей истории нет и не может быть, есть только ее теология. Все мы, что народ, что отдельный человек, не живем, день и ночь комментируем, на свой лад объясняем Священное Писание.
Если и вправду наша жизнь, каждый ее шаг есть комментарий к Писанию, меня это не радует. Мы запутались в толкованиях и в толкованиях на толкования, оттого любить ближнего получается плохо.
Что касается Библейского Исхода, на равных нашей истории, думаю, любой путь, любая дорога, которой человек идет по земле, суть тень, отражение, проекция его пути к Богу. Мало завися от того, кто ты, куда направляешься, она умаляется и растет не сама по себе, лишь от близости света. Когда проселком идешь от фонаря к фонарю, это хорошо видно.
В Старице похоронили Алексеева, хорошего, незлобивого человека. В свое время он был довольно известным фольклористом. Возможно, его фамилия тебе попадалась. Коренной одессит, он занимался тамошним «арго». Остальные пока тянут.
Старицкие пишут неровно: то все скопом, то один Исакиев. Палиндромы для него по-прежнему суть бытия. Так что он и теоретик, и практик.
Станет ли Казахстан моим «детским» местом, не знаю. Время покажет. В любом случае, на утробный период (второе его издание) смотрю спокойно. Из прежней жизни я изъят, родня пишет без интереса, даже мама отделывается открытками. Из старицких самый аккуратный корреспондент Исакиев – в каждой почте пара его писем. Он мой старый приятель, отбывали срок на одной зоне.
С Исакиевым жизнь не миндальничала. Поначалу всё вроде бы ничего – писал стихотворные фельетоны для газеты «Гомельский пролетарий». Они даже пользовались успехом. Но в 1938 году в одну ночь в Белоруссии арестовали всех палиндромистов – полтора десятка человек (обвинение стандартное – пропаганда обратимости жизни, вообще сущего, тем самым возможность реставрации монархии в России).
Исакиев считает, что палиндром есть протест против необратимости бытия. Ничего не бойся, река всё та же. Уходи из Египта и возвращайся: что Мицраим, что Земля Обетованная ждут тебя, дадут кров и приют.
Прочитал про ученика Вико, некоего Фраттини. Тот считал маятник палиндрома, его ход от добра ко злу и обратно основой, фундаментом, движущей силой и тем, что держит, не дает распасться на части. Ссылаясь на Откровение Иоанна Богослова, умолял не раскачивать лодку, боялся, что пойдем вразнос.
И Египет, и Земля Обетованная – части одного палиндрома. Чуть не захлебываясь в крови, мы с равным энтузиазмом скандируем его слева направо и справа налево.
Что с Исходом, что с возвращением в Египет, думаю, твой Исакиев не прав. Палиндром по своей природе спокоен, уравновешен, а здесь бедствия да мятежи.
Вчера, рассказывая кормчему об Исакиеве и палиндромистах, сказал, что для них что конец, что начало суть одно. Потом речь зашла о запрете из Второзакония варить козленка в молоке матери его. Кормчий ответил, что заповедь эта прямо следует из устройства мироздания, как оно задумано Господом. Добро следует отделить от зла, жизнь от смерти. Молоко, которым вскормлен, не должно стать источником твоих мучений. Материнские воды, в которых вынашивалось всё живое, сделались погибелью лишь однажды, в Потоп. Запрет смешивать мясное и молочное дан и в память о клятве, что нового бедствия не будет.
