Книга День гнева - Артуро Перес-Реверте

— Пюиж пассэ… иси… сильвупле…[35]

— Interdit! Reculez![36]

Наварро Фалькон показывает на золоченые бомбы, вышитые у него на воротнике:

— Я — начальник штаба…

— Reculez!

Двое солдат вскидывают ружья, и полковник благоразумно отступает. Ему известно, что бригадира пограничной стражи Николаса Галета-и-Сармьенто, нынче утром пытавшегося заступиться за своих подчиненных у Портильо-де-Реколетос, французы застрелили. Так что лучше не испытывать судьбу. Для Наварро Фалькона годы безрассудно-отважной юности давным-давно остались позади — где-то в Бразилии, Рио-де-ла-Плата, Сакраменто, у Гибралтара и там, где на Пиренеях шли сражения против Французской Республики. Сейчас ему светит — или, по крайней мере, светило до сегодняшнего полудня — производство в генеральский чин, сейчас у него двое внуков, которых он желает вырастить. Удаляясь от кордона и стараясь не прибавлять шагу и сохранять достоинство, Наварро Фалькон слышит позади себя ружейные залпы. А пока его не прогнали прочь, он еще успел заметить у дворца Монтемар, перед фонтаном Маталобос крупные силы пехоты при четырех орудиях. Два из них смотрят жерлами на Сан-Бернардо и склон Санто-Доминго, и многоопытный полковник понимает предназначены они для того, чтобы к инсургентам, взятым в плотное кольцо, нельзя было перебросить подкрепления. Два других наведены в створ улицы Сан-Хосе — на артиллерийский парк. И вскоре полковник, уходя и уже не оглядываясь назад, слышит за спиной их первые выстрелы.

* * *

Первый залп картечи обдает осажденных тучей пыли, алебастровой крошкой и обломками кирпича.

— Берегись! Бьют с Маталобоса!

Предупрежденные о передвижениях французов — капитан Гойкоэчеа и его люди наблюдают с верхних этажей главного корпуса, — защитники парка успевают укрыться, и ранены только двое — Бернардо Рамос, 18 лет, и Анхела Фернандес Фуэнтес, 28, которая увязалась за мужем, Анхелем Хименесом, торговцем углем с улицы Ла-Пальма. Их уносят в монастырь Маравильяс.

— Канониры, к орудиям! Залечь, не высовываться! — кричит капитан Даоис. — Остальным — в укрытие! Живо! Живо!

Приказ весьма своевременный. Следом за первым выстрелом гремит второй, а за ним — третий, и, давая артиллерии время пристреляться и повести беглый прицельный огонь, с крыш, балконов и из окон французы поднимают частую ружейную пальбу. Даоис, единственный, кто, не обращая внимания на пули, остается на ногах, прекрасно понимает замысел французов: не дать инсургентам поднять голову, выбить их, сколько получится, а потом предпринять массированный штурм. И потому он кричит, чтоб прятались и берегли патроны, пока неприятельская пехота не придвинется на расстояние выстрела. И капитану Веларде, подобравшемуся к нему под огнем за распоряжениями, он приказывает держать своих людей за воротами парка и быть готовым бросить их в штыки, когда французы подойдут вплотную.

— И ты тоже будь там. Слышишь, Педро? Здесь тебе делать нечего, а если меня убьют, кто-нибудь должен будет взять командование…

— Если так и будешь торчать в рост на открытом месте, мне очень скоро придется заменить тебя.

— Уходи отсюда! Я приказываю — за ворота!

Спустя совсем немного времени жестокий непрекращающийся обстрел — взрывные волны одна за другой накатывают по улице, отдаваясь в груди каждого; от грохота разрывов и треска выстрелов закладывает уши — начинает приносить свои плоды. Льется кровь, множатся потери, и немало тех, кто прятался в подворотнях и подъездах соседних домов или в монастырском саду, вскакивают и бегут куда глаза глядят. В их числе — юный Франсиско Уэртас де Вальехо и неразлучный с ним дон Курро, которые притаились за оградой Маравильяс после того, как осколок рассек яремную вену их третьему спутнику, типографу Гомесу Пастране, и тот истек кровью. Ранены также слесарь Франсиско Санчес Родригес, священник дон Бенито Мендисабаль Паленсия, 36 лет, — он был в мирской одежде и с карабином в руках — и лезший сегодня в самое пекло студент из арагонского города Ковадонга Хосе Гутьерес, которому пуля оторвала мочку. Эта рана у него — уже четвертая, а всего ему суждено будет получить их сегодня тридцать девять, но при этом остаться в живых. Гутьерес на своих ногах отправляется в монастырь сделать перевязку, а потом возвращается. Впоследствии он расскажет, что больше всего потрясен был количеством крови — «казалось, на пол опорожнили десятки ведер», — лужами стоявшей в переходах обители.

Покуда ему оказывают первую помощь, очередной залп почти полностью уничтожает в самых воротах парка остатки отряда, с которым студент пришел в Монтелеон: убиты двое из последних троих, что еще оставались на ногах, — парикмахер Мартин де Ларреа и его ученик Фелипе Баррио. Тяжело ранен канонир Хуан Доминго Серрано, чье место занимает кучер маркиза де Сан-Симона, дюжий и крепкий Томас Альварес Кастрильон. Очень скоро падает у пушки, которую обслуживала с мужем и сыновьями, Клара дель Рей — картечина попала ей прямо в лоб. Еще одна, быть может самая горькая, потеря этого дня — погибает и тот одиннадцатилетний мальчик Пепильо Амадор Альварес, который ни на шаг не отходил от своих старших братьев Антонио и Мануэла, помогая им чем мог в бою. Когда в очередной раз он с бесстрашием, свойственным его юному возрасту, бегом пересекал улицу, неся из парка корзину, полную патронов, французская пуля пробила ему голову. Так окончил жизнь самый юный из защитников Монтелеона.

Тот французский солдат, который умирает сейчас в монастыре на руках сестры Пелагии, всего на несколько лет старше Пепильо Амадора.

— Ma mere! — срываются с его уст последние слова.

Монахиня прекрасно понимает, что произнес этот мальчик перед смертью, ибо она сама — француженка, в 1794 году вместе с несколькими другими кармелитками бежавшая в Испанию от ужасов революции. Сегодня утром, когда при грохоте первого пушечного залпа лопнули стекла в окнах и под крестовым сводом, монашки в страхе выбежали из келий и принялись молиться, уверенные, что пришел конец света. Главный капеллан монастыря Маравильяс дон Мануэль Рохо, успокоив их и несколько приободрив, воззвал к их человечности и христианскому милосердию и вслед за тем распорядился отпереть клаузуру,[38]отворить решетчатую дверь в храм и ворота во внутренний двор. Потом, призвав на помощь нескольких горожан, начал вносить внутрь раненых, не делая различия между испанцами и французами — последних сначала было больше, — поручая их заботам монахинь, приготовивших к этому времени корпию, полотно для перевязок, согревающее и укрепляющее питье. И теперь двор, приемная, ризница и монастырская церковь содрогаются от стонов и криков, а монахини — все, кроме сестры Эдуарды, которая продолжает воодушевлять сражающихся через окно своей кельи, — пытаются облегчить их страдания, меж тем как дон Мануэль по кровавым лужам переходит от одного изувеченного тела к другому, давая умирающим духовное напутствие. Последними из защитников Монтелеона принесли сюда тяжелораненую женщину по имени Хуана Гарсия из дома № 14 по улице Сан-Хосе и юного чисперо Педро Бенито Миро, который обеими руками придерживает вываливающиеся из распоротого живота кишки. Его опускают на пол рядом с другими ранеными и перебинтовывают — больше ему помочь нечем.