Книга Алтарь - Александр Прозоров

— А когда я займу его место, машины тоже будут мои? — поинтересовалась Виктория.

— Конечно, — ответил колдун. — А теперь прошу прощения, госпожа. Врата звезд закрываются, и мне настала пора прятаться до завтрашнего утра.

* * *

Озеро Ильмень,

Весна 2408 года до н. э.

Треск в камышах заставил стаю уток взметнуться в воздух — и тут же им вслед промелькнули две стрелы. Одна ушла куда-то в зенит, вторая пробила коричневое, с зеленой головой и белым хвостиком тельце, и они вместе рухнули в воду. Кряквы, что-то возмущенно выкрикивая, описали широкий полукруг — через мгновение из камышей почти одновременно вылетели еще две стрелы. И опять только одна нашла свою цель. Стая, сделав правильный вывод, устремилась на открытый простор, а камыши затряслись, послышался плеск воды. Высокие стебли начали падать один за другим, выкладывая две извилистые дорожки. Послышался торжествующий крик, и одна дорожка целеустремленно повернула к берегу. Другая дошла до самого края зарослей, крайние камышины легли на воду, а следом выплыл паренек лет четырнадцати. В несколько гребков он достиг пронзенной стрелой тушки, схватил ее, на боку вернулся обратно, проломился через заросли шириной почти в двести саженей и, когда ему начало казаться, что камыши уже никогда не кончатся, выбрался на берег.

— Это тоже твой селезень, Волхов, — кинул он добычу такому же, полностью обнаженному, мальчишке, как и он сам, что складывал кипу прошлогоднего пересохшего камыша. — Как тебе удается стрелять так ловко?

— Это просто, Руви, — с улыбкой оглянулся тот. — Накладываешь стрелу на тетиву, хорошенько оттягиваешь и-и-и… Бумс! Накопай глины.

Волхов отошел к аккуратно сложенной одежде, из мешочка на ремне достал кресало, вернулся к соломе, принялся высекать искру. Потом начал старательно дуть, подсовывая тонко расщепленные стебли. Вскоре, разгораясь, жизнерадостно затрещал огонь. Паренек быстро накидал на кипу валежника, после чего присел рядом с приятелем, уже обмазывающим глиной одну из выпотрошенных тушек, взялся за другую и стал налеплять на нее слой за слоем сине-желтую грязь. К тому времени, когда они закончили свою работу, огонь уже жадно пожирал толстые сухие сучья. Комья с добычей ребята сунули в пламя, накидали сверху еще хвороста, после чего начали одеваться — тела как раз успели просохнуть после лазанья среди прибрежных зарослей.

— Отец знает, где ты, Волхов? — спросил Руви, завязывая узел на удерживающей штаны веревке.

— Не-а, — ответил тот, уже натягивая сапоги. — Я ему поутру сказал: мол, на реку отлучусь, да и убег вот с тобой. — Ребята рассмеялись. — Бо совсем измучил отец. То ему припасы сочти и в свиток запиши, то у пристани за рыбаками проследи, то поста проверь, то глянь, сколько хлыстов привезли… Что ни день, то с рассвета до ночи бегать заставляет. А как роздых выдается — так с мечами махаться супротив меня начинает. Поверишь, к волхвам за грамотой на отдых прихожу. Как знаки выводить, слышу — а глаза слипаются, не видят ничего. От и порешил я в бега податься хоть на пару деньков.

— Ох, влетит тебе, как вернемся, — многообещающе покивал приятель. — Спужается за тебя отец. Слыхал, угры сказывают, мертвец бродячий в лесах объявился. Метохом они его кличут. Сказывают, в чей дом заглянет — так все и умирают мгновенно, не просыпаются боле. Пару раз поймать хотели, да не нашли, не выследили. Это, вроде как, охотник, в лесу померший. Тризну по нем не справили, самого не сожгли — от и бродит, покоя обрести не может.

— То нам не страшно, — отмахнулся княжич, однако порылся в мешочках, нашел и повесил на шею, на тонком ремешке, какую-то амулетку. — Метох-то твой, я слышал, токмо по ночам гуляет. А ныне день, светло. Костер догорает. Как мыслишь, запеклась уточка?

— Горячее сырым не бывает, — отозвался Руви. — Давай выкатывать, а то брюхо подвело.

Они кое-как добыли из груды горячих углей затвердевшие слипки, разломали их и с удовольствием вдохнули ударивший в нос влажный аромат.

— Соль давай!

— Погодь, сам поперва посолю… — Волхов щедрой рукой осыпал добычу серой крупнозернистой солью, отдал замшевый мешочек приятелю и принялся нетерпеливо рвать белую нежную плоть.

Вскоре все было закончено. Сытые приятели развалились в траве, щурясь на ласковое солнышко и стеблями молодой травы ковыряя в зубах.

— Как мыслишь, Волхов, удачно мы тут осели? — внезапно поинтересовался Руви. — Вроде, места больно дикие. Ни торговать не с кем, ни узнать чего интересного.

— То не знаю, — ответил ему приятель. — Что соседей нет — так то спать спокойнее. А что и река, и лес богатый, и озеро раздольное — так то здорово. В таком месте голодать стыдно. Я так скажу, за путь наш лучшего места для твердыни я не углядел.

— Здоровья вам, мои…

Мальчишки от неожиданности подпрыгнули, Волхов даже успел схватиться за лук — но оба тут же успокоились.

— А это ты, Черный волхв, — улегся обратно в траву княжич. — Поздновато ты прибрел к нашему огню. Не обессудь, угостить нечем. Только что все умяли.

— А мне мясо-то ни к чему, — ответил Изекиль, вороша груду костей кончиком посоха. — Мне бы пару косточек да пучок перьев, и ладно.

— Зачем тебе это, волхв? — опять приподнялся Волхов. — Никак для чародейства сбираешь?

— А тебе интересно? — покосился на него жрец. — А то показать могу, зачем нужны зелья некие.

— Ну покажи, — подобрал ноги, усаживаясь, княжич. — Могущества мне посулишь, али невесту красивую?

— Сам смотри, Волхов…

Изекиль уже успел обмотать кость утиной лопатки и несколько ее перьев камышовым стеблем, прицепил на кончик посоха, внес в угли, зажигая, а когда пламя полыхнуло — принялся окуривать черным дымком княжича, бормоча какие-то заклинания.

— Ты чего, волхв? — поморщился паренек, воротя нос, как вдруг…

Ветер ударил в лицо, щекотя шею и подпирая широко раскинутые руки, далеко внизу стремительно пробегали темные леса, поблескивающие водой болота, перелески, светлые прогалины лугов. Волхов несколько раз взмахнул руками, удерживая высоту, снова глянул вниз. Меж темных вершин нехоженого бора пару раз что-то блеснуло — потом вдруг деревья расступились, он увидел извилистую ленту живого серебра и крохотного лося, с морды которого капала вода, а сам он смотрел ввысь, прямо на княжича. Тут же река осталась позади, утонув в лесу. Опять потянулись чащобы, только единожды, на краткий миг разорванные прямоугольником черного, свежевспаханного поля, на краю которого стояли сруб и два сарая. А потом началось широченное море, окаймленное по берегам светло-коричневым ободком. Он наклонился на крыло, начал стремительно падать — но когда стена камыша, казалось, вот-вот ударит по крыльям, задрал хвост, сделал пару взмахов, снижая скорость, с шелестом опустился на воду и…

— Что? — вскинулся Волхов. — И все? А дальше, шаман? Еще!

— Все, — стряхнул Изекиль с кончика посоха обгорелые остатки. — Кончилось. Коли еще чего хочешь подсмотреть, княжич, кость грудную мне приноси, да шерсти пучок. Можешь тогда и за звериной жизнью поглядеть. Да токмо баловство это. Смотреть скучно — ощутить сие надо. Не чужими глазами смотреть, а самому взмыть, небо крыльями поправ. Не на ельники таращиться, а самому лапой медвежьей на хвою ступить, на сосну прыгнуть, силу звериную в руках ощутить. В погоню за сохатым кинуться, клыками прочными в бок ему вцепиться. Али воинов чужих в два удара по сторонам разметать.