Книга 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что говорят Селиванов и этот… третий, как его?..
– Петраков…
– Кто убил Григорьеву и нашего полицейского?
– Всё валят на Огурцова!
– Правильно… Огурцов уже не ответчик! И суд, который нам от вас достался по наследству, присяжных, мог бы смягчить наказание Огурцову, учтя его пролетарское происхождение! Нашли удавку?
– Да!
– Где?
– В вещах Селиванова…
– А вот этому уже не отвертеться! Нечаев написал свои показания?
– Вот они!
– Приобщите к делу! А что говорит Чурикова?
– Утверждает, что зачинщиком всего был Огурцов!
– Что говорит о нём? Как она оказалась в банде?
– Говорит, что он её изнасиловал и обещал убить за то, что она пришла в полицию…
– Её можно освободить, только надо, чтобы она дожила до суда! Позаботьтесь об этом!
– Как?
– Если она согласится, пусть поживет пока в камере…
– В…
– Да, а вы снимите квартиру, я назначил вас на должность Иванова… – А…
– А он час назад умер. На операционном столе.
Ли Чуньминь и Сорокин обедали в ресторане, там, где Сорокин обедал с Ивановым. Ели и пили молча. Ли Чуньминь пил как русский. Сорокин чувствовал себя виноватым. Очень больно отозвались в его душе слова генерала Нечаева: «Не уберегли вы вашего начальника! Так нельзя! Ворона!»
«А как было можно, если он взял и ушёл? Что я мог сделать?» И Михаил Капитонович вспомнил, как Иванов вдруг стал суетиться.
Его отвлёк Ли Чуньминь:
– Эти трое были вашими солдатами, которые ушли к красным?
Михаил Капитонович кивнул.
– А Огурцов, вы говорите, хотел вас тогда убить?
– Да, я только не понял: зачем? Они могли и так уйти, была ночь…
– Может быть, они хотели продать вас красным?
Сорокин пожал плечами и вдруг спросил:
– А почему когда вы влезли в наш вагон, то говорили с акцентом?
Ли Чуньминь улыбнулся:
– А представляете ваше состояние, если бы китаец, я же китаец…
Сорокин кивнул.
– …заговорил бы с вами совсем без акцента! Вы бы очень удивились?
– Конечно! – Михаил Капитонович понял логику Ли Чуньминя. – А вы ведь должны были меня расстрелять за то, что я ударил вашего солдата?
– Зачем? Вы вот как пригодились! Без вас мы бы ещё долго ловили этого Огурцова…
– И может быть, был бы жив Илья Михайлович… – с грустью произнёс Сорокин.
– На всё воля Господня! – сказал Ли Чуньминь. – Кстати, можете звать меня Леонид Сергеевич, так меня звали в России. – Ли Чуньминь поднял рюмку и вдруг кивнул за спину Михаила Капитоновича. – Посмотрите, кто к нам идёт!
Сорокин оглянулся, к ним шёл Всеволод Никанорович Ива́нов.
– Здравствуйте, господа, насилу вас нашёл!
Они помянули следователя, потом Всеволод Никанорович слушал историю Огурцова, молча кивал, когда Сорокин рассказывал о событиях в обозе на Сибирском тракте, памятных Всеволоду Никаноровичу, записывал в блокнот. Когда история закончилась, он поднял рюмку.
– Вот, господа, видите как? А ведь это всё – глухие раскаты тех событий… – При слове «тех» он куда-то далеко махнул рукой. – Как оно дотягивается-то! Ну, помя́нем… – Ива́нов выпил. – А вам, Михаил Капитонович, – весточка! – сказал он и протянул Сорокину сложенный вчетверо телеграфный бланк.
Он шёл к Шнейдерману. Торопился. С позавчерашнего дня он писал отчёты, оформлял протоколы, и не было времени сходить к Шнейдерману, чтобы отклеить бакенбарды и парик.
Шнейдерман встретил его, хлопая руками по бедрам, как птица.
– Что за горе? Что за горе, голубчик? Что же это за такое – убить такого человека!
Шнейдерман усадил Михаила Капитоновича в кресло и поставил на спиртовку кастрюльку с водой.
– Сейчас, голубчик! Это не просто клей, это клей моего собственного изготовления, три матроса не отдерут, в смысле, конечно, отдерут, если четыре, только со щеками и скальпом, как у того Чингачгука… ай, ай, ай!
Шнейдерман суетился, семенил вокруг кресла и махал руками.
– Что я скажу его родителям, бедные старики!
Сорокин удивлённо посмотрел на него.
– Да, да! Они уже давно умерли, конечно, но что я им скажу на том свете? Когда-нибудь мы все будем на том свете! И что беда: его нельзя отпеть в синагоге и похоронить на еврейском кладбище! Взял себе моду креститься в православные! Тоже мне Андрей Первозванный!
– Илья Пророк! – Михаил Капитонович не собирался ничего говорить, а вот возьми да выскочи.
– Ха! Илья Пророк! Вы хотели пошутить, а попали в точку – Илья Пророк был наш… первобытный еврей, я имею в виду – ветхозаветный! Кому ещё придёт в голову мотаться над землёй в колеснице и кидать молнии, да ещё по своим, чистой воды Зевс, куда там грекам! Тоже мне, борец с идолами!..
Сорокин смотрел на Шнейдермана и видел, что тот суетится один в один как Иванов. Как они оба были в этом похожи.
– Он мне о вас много говорил, что вы умный, но немного неграмотный!
Слова парикмахера кольнули Сорокина, но он только поморщился: «Откуда мне быть грамотному, если я ничего не знаю!»
– Сейчас, голубчик, не морщитесь, сейчас я вас отклею!
Шнейдерман на секунду бросил в кипящую воду салфетку, вытащил её, отжал – Сорокин зажмурился – и бросил на лицо Михаилу Капитоновичу.
– Вы даже не почувствуете! – Он прижал салфетку к лицу, сильно сжал её на щеках и дёрнул. Сорокин не успел охнуть, как бакенбарды были в руках Шнейдермана. – Видите? А вы говорите! Сейчас то же будет с вашим черепом!
Через несколько минут Сорокин отдувался, глядя на себя в зеркало.
– Я вас побрею, будете глянцевый, как младенец! Волосы покрасить?
Красить было нечего, под парик Шнейдерман сам остриг его наголо.
Он сидел в кресле, смотрел на своё отражение, рядом мелькал парикмахер, на душе было пусто. Ему казалось, что должно возникнуть много вопросов, и они возникали, но сразу исчезали, как слепые щенки, которых, ненужных, бросали в глубокую яму с водой.
– Вы пойдёте на кладбище? – из пустоты возник с вопросом Шнейдерман.
Сорокин не смог ответить, хотя казалось, чего проще, умер человек – значит, его надо похоронить. На войне такого было много!
– Нет! – неожиданно для себя сказал Сорокин.
Шнейдерман в зеркало глянул на намыленного Сорокина. Он среза́л с его щёк щетину и вытирал бритву о висящее на плече полотенце, молчал, долго, потом вздохнул и сказал:
