Книга Война магов - Александр Прозоров

Стража пропустила гостя в обширную палатку без всяких вопросов. Андрей вошел в центральное помещение, отделенное от прочих суконными пологами, увидел Михаила Ивановича, восседающего в складном кресле за походным столом, усыпанным грамотами, тяжко вздохнул и опустился на колени.

— Горечь сражения и потерь помутила мне разум, княже. Потеряв победу, я не смог удержать свой поганый язык. Ты мой второй отец, Михаил Иванович, и обида, причиненная тебе, разрывает мою душу. Прикажи — я отрежу свой поганый язык и выброшу его собакам.

— Вот так же намедни стоял я на коленях пред Иоанном Васильевичем и умолял начать общий штурм, — поднял голову от стола воевода. — Поднимись, Андрей Васильевич, не позорь себя пред людьми. Дорог ты мне, как сын родной. На сына же отцу обид держать негоже. Не менее твоего страдал я в тот день, и гнев твой, княже, мне понятен. Иди ко мне, дай обнять тебя, Андрюша. Дай поцеловать тебя, дите мое отважное.

Зверев испугался, что теперь его начнут окончательно и решительно вербовать в заговорщики против Ивана Грозного, — но князь Михаил взмахнул рукой, щелкнул пальцами:

— Эй, есть там кто-нибудь? Вина принесите сладкого и два кубка! Сына свого после размолвки я ныне обрел! Желаю с ним выпить и вкусить.

Андрей вдруг поймал себя на мысли, что свергнуть Иоанна — готов. Умом своим, образованием, историей, пророчеством зеркала Велесова он знал, что судьбы Руси и последнего Рюриковича неразделимы, что именно Иоанн сотворил Россию из маленького славянского княжества. Однако же чувствами своими Зверев сейчас Иоанна ненавидел.

— Меня тревожит одна мысль, Михаил Иванович, — подойдя к столу, признал князь Сакульский. — Ведь все те дома, что прошлый раз мы одолели, нам при штурме второй раз придется брать.

— Нет их уже, друже. Ты же сам и спалил.

— Стены-то спалил, а укрепления на улицах остались. Мыслю, наступления через вал, стен лишенный, ногайцы от нас и ждут. Ждут, что перевалим стены и примемся через город прорываться к кремлю.

— Само собой, Андрей Васильевич. Как же иначе?

— Иначе представить трудно, а потому на нашем пути османские наемники немало препятствий и укреплений приготовят.

— И сие верно, княже, — согласно кивнул воевода. — Я бы тоже изготовил.

— А если с обратной стороны ударить?

Князь Воротынский снял тафью, погладил лысину, вернул тюбетейку на место и переспросил:

— Это как?

— Если мы вместо кремля в сторону Ногайских ворот ударим — разве такого ногайцы ожидают? Разве этот путь они укреплять станут?

— А смысл какой в обратную от центра сторону наступать, княже?

— Ногайские ворота целы, Михаил Иванович. С этой стороны наемники наступления не ждут. Возьмем ворота — и кованая рать по открытым улицам скорым маршем понесется, только успевай полки вперед отправлять.

Воевода Воротынский вскинул брови, секунду поразмышлял и громко расхохотался:

— Да, Андрей Васильевич, да! Так оно хоть и криво, однако же быстро выйдет и ловко. Одно осталось нам с тобою уяснить. Когда государь наш Иоанн Васильевич молебен общий пожелает объявить и наступление провозгласит на Казань?

— Надеюсь, это случится не после того, как татары успеют построить на валу новую стену? Может, есть смысл послать к царю гонца с вопросом?

— Так я и сделаю, княже. Однако же ты покамест разделишь со мной полуденную трапезу. Друга новообретенного терять не желаю! Преломим хлеба вместе и скрепим примирение добрым кубком петерсемены. Другого, извини, ныне уж и не осталось…

Помимо голландского вина, к столу воеводы холопы подали потрошки лебяжьи, языки говяжьи жареные, баранью грудинку, кур соленых, солонину с чесноком, мясо вяленое с пряностями, полотки утиные сушеные, языки лосиные, зайчатину в лотках, гречники с салом, слойки, вымя говяжье, рубец, похлебку, сычуги двойные, налимов гнутых, тукмачей, лапшу, блины творожные, молоко с хреном и ставленые караваи. Андрей, чувствуя за собой вину, от угощения пытался не отказываться, но уже через час взмолился о пощаде:

— Михаил Иванович, хоть режь меня, хоть на кол сади, а больше в меня уже не лезет. Благодарствую, сыт.

— А вина кисленького еще кубок?

— Ну разве только вина…

— Ну и закусить чего-нибудь выбери, княже. Не обижай!

От гибели Зверева спас гонец, примчавшийся с важным известием: Иоанн объявил войску, чтобы оно готовилось пить общую чашу крови, и повелевал воинам очистить душу в канун дня рокового. Проще говоря: на сегодняшний вечер и ночь царь назначал большой молебен. Значит, завтра предполагался штурм.

Христианин

Чего ранее Андрей за царем не замечал, так это склонности к спецэффектам. Однако второго октября тысяча пятьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова правитель всея Руси все-таки отличился на славу. Во время общего молебна на заутрени, едва диакон, читая Евангелие, произнес: «Да будет едино стадо и един Пастырь!» — грянул сильный гром, земля дрогнула, некоторые шатры повалились, возле вала в небо взметнулись бревна, люди, камни и комья глины. Возле Царских ворот и где-то в кремле, на берегу Бурлака, стены и башни крепости превратились в дым и пыль. Тотчас забили барабаны, взревели трубы, возвещая начало штурма, и русские полки двинулись вперед. Казанским татарам, черемисам и мордве Иоанн то ли не доверял, то ли не был уверен в их ратной отваге — но союзники были посланы в охранение на Ногайскую и Галичскую дороги. Дабы обезопасили тылы и не мешались главным силам под ногами.

Князь Сакульский в первые ряды теперь не полез. Не было настроения. Зверев перегорел в своем наступательном пыле в прошлый раз. Однако лук Андрей с собой прихватил и пользовался им довольно активно.

Османские наемники, презирая смерть, открыто стояли на валу, остовах стен и помостах, бросая в атакующие колонны камни, бревна, неиспользованные ядра, пуская стрелы. Оставалось только поражаться их доблести. Ведь не собственный дом защищали — чужой город, не за семьи и очаги свои дрались — за султанское золото. Или это характер такой, заставляющий принимать смерть с большей легкостью, нежели позор поражения? Русские солдаты тоже оказывались лучшими в мире воинами — не только в окопах Сталинграда, но и в Афганистане, Франции или далекой Эфиопии. Однако сейчас они столкнулись с такими же решительными и бесстрашными бойцами, не желающими кланяться ни стрелам, ни картечи и оставляющими свои позиции только после смерти.

Но мужество — слабая защита, когда нет ни стен, ни дальнобойного оружия. Пока боярские дети, поливаемые каким-то варом, осыпаемые бранью и забрасываемые всем, что попадалось под руки, лезли наверх по штурмовым мостикам и лестницам, а то и просто по относительно пологому склону, стрельцы и лучники одного за другим сбивали сверху татар, и спустя четверть часа первый рубеж обороны был взят. Воевода Воротынский вместе со свитой поднялся на вал — внизу, на площадке за бывшими Арскими воротами скапливались боярские дети Большого полка. От баррикад их прикрывали выстроившиеся в три ряда стрельцы. Осадная башня тоже молчала — берегла картечь на случай ногайской атаки.