Книга Низость - Хелен Уолш

Сотовый звонит снова, и на сей раз это предок Милли. Мне немного внапряг брать трубку, но я вдыхаю побольше воздуха и отвечаю на звонок. Он должен что-то знать.

Он не знает. Он сам места не находит. Никогда не слышал его таким, ё — парень просто разбит. Скажите, что за детсад, я бы утряс свои дела когда надо. Старикан Джерри по голосу с ума ниибацца сошел, совсем. Я к нему приближаюсь.

Тренькает сигнал голосовой почты. Немедленно же прослушиваю. Это она. Маленькая моя! Это она, и она грустная, но ее голос, ё — голос ее ниибацца лучится чем-то, что ни с чем не спутает даже наш сопливый мудозвон. Она спокойная, нежная, и клянусь тебе, чувак, в ее голосе слышится любовь. Я серьезно. Слышится любовь. Не знаю, куда себя деть. Те, кто проезжает мимо, наверно думают, что у меня мальчик родился или в этом роде, просто повезло в лотерею. Я ниибацца в экстазе, ё — и на сей раз я не дам этому пойти по пизде. Еду к ее папе, и что бы там ни было, попытаюсь объяснить это ему.

Милли

Поезд прибывает к Глазго-Централ сразу после семи. Станция заполнена пьяными фанатами «Селтика» — драчливое пятно остекленевших глаз и красных рож, отмеченных поражением. Я проталкиваюсь через толпу пацанвы в зеленых с белым рубашках, слишком утомленная, чтобы реагировать на распущенные руки и плотоядные комментарии, издаваемые из-под перевернутых улыбок. Засекаю охранника возле левого багажного и спрашиваю, будет ли сегодня вечером еще поезд до Инверчлогана. Не будет, а завтра будет всего один воскресный автобус, отъезжающий в 6:55. Мне нельзя на него опоздать. Я спрашиваю, есть ли поблизости гостиница. Он морщит лицо, проводит уставшей ладонью по лбу и показывает мне на «У Лолы».

«У Лолы» убого, что пиздец. У регистрации полно дремлющих проституток и бездомных, которые переругиваются на тарабрщине недоспавших людей. Портье сидит за пластиковым экраном, вытирая пот с головы картонной подставкой под пиво. Его взгляд прилип к паре силиконовых сисек, занимающих весь экран портативного телевизора. Я звоню в звонок.

Он поворачивает голову, поглощая меня одним втягивающим взглядом.

— Остался только двойной, — заявляет он, прежде чем я успеваю что-то сказать. — Но ты можешь снять его и для себя одной.

Он скалится мне, как будто сказал нечто невероятно смешное.

— Спасибо, — отрезаю я и проталкиваю деньги сквозь зазор в экране. Он сует мне ключ и предлагает проводить меня в комнату. Я отказываюсь с непроницаемым лицом, и взлетев по лестнице, врываюсь в свой номер и запираюсь. Воздух провонял сигаретами и немытыми телами. Я распахиваю окно, подпираю стулом дверь, затем падаю, полностью в одежде, на жесткую, как камень, постель. Сплю я неспокойно, злые, сердитые, невидимые насекомые жутко садятся мне на кожу, недобрые люди заходят в комнату, вторгаясь в мои сны и выползая из них. Скрежет из-под кровати в конце концов заставляет меня вскочить где-то в районе пяти. Глаза зудят и ноют, но больше мне не заснуть. Глотать больно. Писаю, брызгаю холодной водой на лицо и с непроснувшимися глазами ковыляю к ресепшену. Джон Уэйн раскорячился на спинах двух несущихся галопом лошадей и палит из пистолета в жирного, сопящего как боров дядьку. Я отдаю бездомному парню свой ключ, говорю ему идти занимать номер, затем выныриваю в туманное черное утро. Несмотря на леденящую сырость раннего зимнего утра, я пребываю в эйфории. Сегодня новый день. Я закуриваю сигарету, глубоко затягиваюсь и беру курс на автобусную остановку.

На ней полно ночного народу. Бездомные, алкашня, страдающие бессонницей, никому не нужные, кого не любят и кого невозможно любить. Была ли я одним из этих людей? Стала ли бы? Нахожу мою платформу и присаживаюсь на скамейку возле дрожащей девочки-подростка, одна сплошная перекись плюс косметика — высшая фаза красоты среди проституток, от которой через год или около того ничего не останется. Я забавляюсь идеей, а не завести ли с ней разговор, но в ее глазах есть нечто неуловимое. Мне нужно просто пообщаться, чтобы убить время.

Путь долгий и темный. Девочка сидит позади меня и кротко посапывает, притулившись к окну, а я, широко распахнув глаза, маниакально всматриваюсь в разрозненные вспышки пейзажа. Батальоны недавно построенных домов расползлись по истощенной земле города. Многочисленные муниципальные микрорайоны нависли над безупречными рядами красоты — холмами, озерами, долинами, медленно раскрывающимися под изменчивыми изгибами утра. Мы углубляемся все дальше в сельскую местность, прочь и прочь от безумия города. Где-то, вон там, где-то за побитой морозом зеленью и покрытыми амфетамином горными вершинами — моя мама. Это земля моей мамы. Мне становится радостно от воспоминания о ней. Ее мягкие руки и застенчивая улыбка. Ее яркие, обжигающие глаза — мамины глаза. Блестящие, надежные и вечные.

Следуя инструкциям водителя, я прохожу через ленивую деревушку, забираю налево у церкви, а потом спускаюсь по склону, усеянному маленькими уютными коттеджами. Я зачарована и взволнована. Все прошлые страхи и дурные предчувствия по поводу моего неожиданного приезда превратились в ничто перед лицом такой красоты. Я считаю номера домов и отправляюсь к десятому — такое изобилие мои глаза уже почти не воспринимают.

Ее дом небольшой, очень простой, но симпатичный, украшенный падубами и лозами вьюнков. Я останавливаюсь у ворот, и мое сердце переворачивается. На карнизах переругиваются, бранятся птицы. Жду и гляжу. Я больше не боюсь — мне только хочется растянуть этот миг. Мне хочется запомнить те минуты, после которых я снова обрету маму.

А затем: свет в кухонном окне и она набирает чайник из-под большого крана, эта картинка оставалась у меня в памяти. Теперь во мне заметался ужасный водоворот эмоций — волнение, и страх, и безумный, безумный восторг, что я вижу ее отсюда, а она не знает, что я здесь. Само ее наливание воды в чайник переполняет мое сердце такой любовью, что я не могу сдержать слез. Распахиваю калитку. Она зевает, проводя рукой по волосам. А волосы у нее отрасли — такие длинные! Я сбегаю по дорожке, и вот, Господи Боже мой, вот она, такая красивая и совершенная. Она отодвигается от окна, и неожиданное ее исчезновение отзывается болью у меня в животе. Я подбираюсь к двери, и хруст гравия под моими ногами заставляет ее вернуться к окну. Наши глаза встречаются, и она смотрит мне в лицо, и все мысли утекают прочь, у меня в голове только белизна и пустота, и нет ничего кроме нее.

Мама. Моя прекрасная мама. Смотри, кто здесь.