Книга Невинность - Дин Кунц

С минуту или около того я вертел в голове ее слова.

– Я не думаю, что это оскорбление, – наконец озвучил вывод.

– Оскорбление? Как может быть оскорблением признание девушки в любви?

Что ж, опять я крепко задумался, мусоля ее слова и тревожась из-за того, что подтекст ускользает от меня.

– Ты не говорила, что любишь меня. Ты сказала, что любишь мою невинность.

– Ты и есть невинность. Она главная и основная твоя составляющая, как вода для моря.

Хотя слова – это мир и начало мира, нет таких слов, которые выразили бы мои чувства в тот момент, описали бы мою радость, счастье, захлестнувшее душу, глубину благодарности, ослепительность надежд.

– Я тоже люблю тебя, – выдохнул я, когда ко мне вернулся дар речи.

– Я знаю.

– Это не просто слова.

– Знаю.

– Я это говорю не в ответ на твои.

– Знаю. Ты меня любишь. Я знаю.

– Ты действительно знаешь?

– Я действительно знаю.

– Как давно ты это знала?

– С момента нашей встречи в библиотеке. Стоя в тени у Чарлза Диккенса, ты сказал: «Мы заложники собственной эксцентричности».

– Думаю, я еще сказал, что мы созданы друг для друга.

– Да, и это тоже, но именно после первой твоей фразы мое сердце чуть не выскочило из груди. Когда мы кого-то любим, в заложниках нас держит судьба, потому что, теряя этого человека, мы теряемся сами. И упомянув про заложников, ты яснее ясного объявил о своей любви.

Странное дело, восторг может лишить человека дара речи точно так же, как лишает ужас. Страх никогда не сумел бы столь эффективно заткнуть мне рот.

– Бывает ли любовь с первого взгляда? – сумел я выдавить из себя.

– Великие поэты всегда говорили, что да. Но нужны ли поэты, чтобы убедить нас в этом?

– Нет. Мне не нужны.

– Мне тоже.

Глядя сквозь ветровое стекло, я не видел ни падающего снега, ни укутанного им города. Да и на что было смотреть, что могло сравниться с ее лицом?

Мне хотелось прикоснуться к ней, провести рукой по ее коже, но она не терпела прикосновений. Я хотел заглянуть ей в глаза, но не решался позволить ей заглянуть в мои. Наша эксцентричность обусловливалась не особенностями нашего характера, она являлась жестоким условием нашего существования. Ситуация казалась безнадежной, и вроде бы мне следовало ощущать отчаяние, но у нас по-прежнему оставались чувства друг к другу, и в тот момент, зная, что на мои чувства отвечают взаимностью, я находился на седьмом небе от счастья.

– Мы должны вернуться к Уолтеру и забрать девочку, – нарушила она долгую паузу.

– Девочку без имени? Почему?

– Все происходит очень быстро. Но, прежде чем мы поедем к Уолтеру, я хочу увидеть твои комнаты, место, где ты живешь.

– Сейчас?

– Да, сейчас. Я хочу посмотреть, где ты прятался от мира восемнадцать лет.

62

В одну апрельскую ночь, когда мне было двенадцать, вскоре после того, как я прочитал роман о монете удачи, мы с отцом поднялись в послеполуночный город, где воздух, несмотря на слабый, но настойчивый запах выхлопных газов, благоухал весной, словно в ожидании перемен, а деревья покрывались молодой листвой.

В павильоне большого парка, на эстраде, цент блестел в лунном свете и привлек мое внимание. Я его схватил. Не из-за нашей бедности, хотя, конечно, мы были бедняками, и не потому, что мы нуждались в деньгах: без них как раз прекрасно обходились, но из-за прочитанной недавно книги. Показал цент отцу, заявил, что нашел мою монету удачи, и начал представлять себе, какими чудесными благами она нас одарит.

Отец обычно поддерживал мои фантазийные игры и вносил в них свою лепту, но эта его не очаровала. Теплой весенней ночью, когда мы медленно обходили павильон по периметру, глядя на посеребренные луной лужайки, на рощи, охранявшие темноту, на черный пруд, в котором луна плыла, словно плот, он сказал мне, что нет такого понятия – удача. Веря в удачу, ты должен верить, что вселенная – колесо рулетки, и вместо того, чтобы давать нам то, что мы заслужили, она дает нам, что пожелает. Но вселенная – не вращающееся колесо случая, а произведение искусства, завершенное и вечное.

Живя во времени, сказал он, мы думаем, что прошлое приготовлено, подано и съедено, настоящее как раз достают из духовки, чтобы подать на стол, а будущее еще даже не начали готовить. Любой вдумчивый физик, сказал он, в совершенстве владеющий квантовой механикой, подтвердит, что все эти времена существуют одновременно, и я с этим полностью согласен. Если на то пошло, сказал отец, в первый момент существования вселенной все время – настоящее, все наши вчера, и сегодня, и завтра, все и всё в этом мире существовало в тот момент. Но что еще более удивительно, в тот первый момент, когда возникла вселенная, ее материя включала в себя все бесконечные пути движения и все формы, как невероятно ужасные, так и ослепительно прекрасные. Ничего не предопределено для нас, но при этом, пусть воля у нас и свободная, последствия любого нашего выбора известны заранее. Отец сказал, что нам дано ощущение движения времени только потому, что наш разум не способен сжиться с реальностью, где прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, и вся история уже существовала в первое мгновение возникновения вселенной.

Чтобы помочь мне осознать его слова, отец сказал, что я должен думать о вселенной как о гигантской картине, которая имеет не три, а больше измерений. Некоторые ученые говорят, одиннадцать, кто-то меньше, кто-то больше, но ни один не знает – да и едва ли когда-нибудь узнает – наверняка. В художественной галерее, когда ты стоишь слишком близко к большому полотну, исполненному только в двух измерениях, ты можешь отчетливо видеть мазки кисти художника и некоторые подробности, но тебе не удастся почувствовать эффект творения и уловить замысел художника. Ты должен отступить на шаг, потом еще на шаг, а иногда и еще, чтобы оценить картину во всей ее полноте. Чтобы понять вселенную, наш мир и всю жизнь этого мира, тебе придется выйти из времени, что для живущих людей невозможно, поскольку мы – часть этой картины, персонажи внутри ее, и способны воспринимать только последовательности каких-то событий, какие-то эпизоды. Однако, поскольку мы существа мыслящие с даром логики, мы можем обучаться и узнавать, а потом экстраполировать наши знания, стремясь познать истину.

Во вселенной, где прошлое, настоящее и будущее появились одновременно, целиком и полностью от начала и до конца, со всеми возможными исходами каждой жизни, вплетенными в общую картину, нет шанса, только выбор, нет удачи, только последствия. Цент, сверкающий в лунном свете, всего лишь цент, хотя его существование – отчеканенный каким-то умным существом для обмена на товары в настоящем и инвестиций в будущее – может рассматриваться чудом, если у тебя хватит воображения воспринимать чудесами достижения человечества, не имеющие непосредственного отношения к религии. Он сказал, что цент не принесет нам удачи, даже если бы превратился в миллион долларов, что сам по себе он не принесет нам удачи и не изменит наши жизни, что все случающееся с нами – результат нашего выбора… а потому надежды у нас даже больше, чем может принести удача.