Книга Подарок крестного - Марина Александрова

«Как же хорошо, что я с Марией успел обвенчаться, – продолжал размышления Михайло. – Коли не суждено мне вернуться, и терем не останется без хозяйки – Машенька будет всем заправлять, и ее судьба будет определена. Поубивается, конечно, но потом отойдет – молода она еще, снова обвенчается. От боярыни, да еще такой-то красавицы, вряд ли кто откажется».

Еще не зная толком, что же случилось, Михайло начал готовиться к смерти. Перед ним медленно стала всплывать вся его жизнь, вспоминалась мать, боярин Василий, еще не сгоревший терем, по которому бегал мальчонкой.

– А все-таки я поступил правильно, – вспоминая еще детские события, – размышлял Михайло. – Жаль, конечно, что не успела Мария ребеночка родить, тогда бы он не остался, как я, невесть чьим сыном. Почему мать не хотела обвенчаться с Василием? – гордость за свершенное, за венчание с Машуткой распирала Михаила. Несправедливым ему казалось, что он, всегда поступавший и лучше своих близких, и лучше многих других людей, чьи поступки ему были хорошо известны, должен окончить свою жизнь так скоро, умерев позорной смертью – через повешение, причем по приказу самого близкого друга.

Многое, очень многое передумал за ту ночь Михайло. Вспоминая по крупицам свою предыдущую жизнь, Михайло никак не мог понять, что же за все это время он сделал не так? Казалось, во всех его поступках можно было угадать скорее добрые начинания, и единственное, за что он себя винил, так это за Темрюковну.

«Только неужто за то, что полюбился я кому-то, должно мне теперь помирать. Сколько баб перепортят иные мужики, многих из них силой берут, а живут чуть ли не до ста лет. А ведь не я Темрюковну-то обхаживал, сама навязалась, да и за что ее обижать – хоть и государыня, а баба, она и есть баба, ей ласка нужна, тепло. А Иван Васильевич-то совсем кровожаден стал – с ним разговаривать, и то страшно, а ей-то каково?».

Мысли плавно перетекли на Ивана Васильевича, потом на покойную Настасью, которую тоже неизвестно за что наказывал Господь, лишив возможности родить, как и всякой бабе, ребеночка, а потом и вовсе в молодые годы лишив жизни. Вспомнился и Гришка, эта неприкаянная душа, которая теперь-то уж точно никогда не найдет своего счастья.

– Сопьется ведь, бедолага, – сам себе прошептал Михайло.

И от всех этих воспоминаний и размышлений на Михаила нахлынула такая горечь, такая обида, уже даже не столько за себя, сколько за всех тех людей, которые были близки ему когда-то и сейчас. Думая о государе, о том, сколько же еще жизней находилось и находится в его руках, сколько несправедливостей чинится с его легкой руки, сколько таких же поломанных судеб ему даже неизвестны, Михайло расплакался.

В слезах этих уже не было мелочного страха только за свою шкуру, нет, это была боль за всю мирскую несправедливость. Безмолвно, в полной тьме, на сырой земле ронял слезы Михайло за всех невинно осужденных, невинно убиенных, за весь многострадальный народ…

ГЛАВА 31

Оставшаяся в полной растерянности Машутка на этот раз поняла, что с Михаилом случилось что-то недоброе. Хотя прибывшие за Михаилом посланники не были похожи на убийц или палачей, каким-то внутренним чутьем она поняла, что от этих людей пахнет смертью. Сколько раз не приходил Михайло ночевать, иногда пропадал по несколько суток, не говоря уже о походах, из которых многие жены не дождались своих мужей, но когда на этот раз ее супруг не вернулся в терем, Марию охватило жгучее беспокойство, граничащее с неподдающимся никакому разумному успокоению ужасом.

Не спав всю ночь, Мария наутро – и откуда только взялась смелость – решила сама разузнать, что же приключилась с Михаилом. Отправляться сразу в Кремль она не рискнула, решив сначала навестить Данилу Юрьева, брата бывшей государыни. По рассказам Михаила, она помнила, что Данило не раз выручал ее мужа, и на свадьбе из всех гостей он ей как-то особенно пришелся по душе.

Удивлению всей челяди Шориных не было предела, когда ни свет ни заря Мария отправилась к Юрьевым. Встретил ее сам Данило, вышедший со сна подышать свежим воздухом.

– Мария Сергеевна, – улыбнулся Данило, – как жизнь молодая? Ба, – заметив, что Мария одна, добавил Данило, – а где Михайло?

Забыв поздороваться, отложив праздные разговоры на потом, Мария прямо во дворе выложила Даниле все как есть. Чем дольше говорила Мария, тем больше он хмурился, а когда Машутка закончила, сказал:

– Хочешь, жди у меня, а нет, поезжай к себе, я сейчас в Кремль, оттуда вернусь с известиями.

– Я лучше поеду, Данило Романыч, – ответила Машутка, – ежели зря я беспокоюсь, будете нашим гостем, а нет, так хоть сообщите, что и как.

Даже не заходя в терем, чтобы не задерживать Данилу, Машутка отправилась обратно, и вслед за ней, только одевшись, Юрьев помчался в Кремль.

Машутка, попав в терем, никак не могла найти себе места, все ходила, как неприкаянная, из угла в угол. До сих пор еще не привыкнув к почти праздной жизни, Машенька не могла сидеть без дела, и потому в особенности трудным казалось ей ожидание. «Ну и что, раз я боярыня, мне теперь и заняться ничем нельзя? Наведу-ка я порядок в сундуках, у челяди никогда до этого руки не доходят, – памятуя прежнее свое житье, решила Мария. – Так и польза будет, и ожидание не таким долгим покажется».

У Машутки слово за делом следовало быстро, так что тут же она отправилась в другой конец терема заниматься приборкой. Найдя себе дело, Мария потихоньку успокоилась, и хотя тревога не проходила, все же ей стало легче. Дойдя до дна очередного сундука, до верху набитого какими-то тряпками, распределив, что и куда деть, Мария хотела было сложить в него кое-что обратно, как вдруг на самом дне заметила небольшой ларчик.

Несмотря ни на какие беды, любопытство было самой дурной, а, может быть, и самой лучшей стороной Машуткиного норова, оттого она не удержалась. Дотянувшись до самого дна так, что аж косточки хрустнули, вынула ларчик и попыталась его открыть. Не тут-то было – то ли кто так старательно попытался спрятать его от чужих глаз, то ли просто заклинило крышку, только никак не могла Мария открыть ларчик.

На этот раз взыграла дурная сторона Машуткиного норова – не думая о том, чья это вещь может быть, она, не поленившись, сходила за ножом и решила ларец взломать. Может быть, если бы она поручила кому-то из челядинцев этот ларчик, ломать крышку и не пришлось бы, только показывать свою находку Мария не захотела никому.

Битый час она возилась над проклятущим ларцом, наконец, ее упорство было вознаграждено – Машенька открыла ларчик. С замирающим сердцем она вынула из него свернутый кусочек какой-то иноземной ткани, очень приятной руке, развернула его и обмерла. На мягком белом полотне лежал массивный перстень старинной работы.

Нельзя сказать, что уж очень красив он был или дорог – перстень, подаренный Михаилу Курбским, был куда красивее. Этот же был сделан из серебра, да и оправа показалась Маше слишком грубой. Единственное, что в нем привлекло Машеньку – это темный камешек округлой формы. Посмотрела на него Машутка и ужаснулась – до чего же он черен! И чем дольше смотрела она на камень, тем больше он завораживал Машутку. Казалось, что не драгоценный самоцвет приковывает ее взор, но всматривается она в глубокий омут…