Книга Лилея - Елена Чудинова

Еще одна невидаль! Девочка говорила по-французски, пожалуй, первая из всех встреченных подругами юных бретонок. Слова она произносила очень неуверенно, словно они были ей совсем внове.

— Двоих не наших, Жан? — переспросил господин де Роскоф, тоже, судя по всему, не впавший в безумие. — Двоих и один похож на колдуна? Так? Не наши но и не враги?

— Да, монсеньор.

— Благодарю тебя, милое дитя, ступай к друзьям. — Господин де Роскоф повернулся к мадемуазель де Лескюр. — Сие уж не новость, однако ж ясности никакой.

Елена встретилась глазами с девушкой: вблизи они оказались болотно зелены, но вспыхнувшая в них было молния неприязни тут же погасла. Верно таким сполохам рядом со святыми мощами сверкать не пристало.

— Батюшка, но отчего… — начала было она, когда ребенок отошел.

— Мне надобно перемолвиться с отцом Роже, — перебил ее свекор, смеривши их обеих взглядом. — Пусть мадемуазель де Лескюр тебе расскажет, коли ты хочешь знать. Ежели хочешь, веселого тут мало.

— Пройдемся в березах, нето боязно зря топтать сии крины, — сказала девушка довольно миролюбиво.

— Мне тож.

К северу от поляны вправду начинался березняк, вклинившийся меж буками и вязами. За что любила Нелли березовые рощи, так за то, что меж деревьями вольготно ходить — ничего не цепляет за одежду и не путает ног.

Некоторое время обеи шли молча, каждая — с цветком лилеи в руках. На Неллином стебель был чуть длиней.

— Сие Ваша команда оттого, что… — Нелли замолчала, подбирая слова. Глупо ведь сказать — оттого, что и девушка и дети одеты на один манер — по мужски. Меж тем нечто в сем роде она и хотела бы спросить.

— Нет, мой наряд ни при чем, — мадемуазель де Лескюр поняла ее вопрос, да и то, иной раз понять проще, чем спросить. — Так уж совпало. Я вить и женское платье ношу, да и не так редко. Просто это мои земли, наши, тут вассальное дело.

— Какие земли?

— От Прата до Тре-Грома. Там, где было одно из Иродовых избиений. Ах, да, Вы вить чужестранка. Из оказывавших Сантеру особо удачное сопротивленье деревень во многих перебили всех мужчин… до грудных. Синие рвали младенцев с материнской груди и нанизывали на штыки — на их глазах. Беременным женщинам заживо распарывали животы — как они шутили, чтоб поглядеть, не спрятался ли там бунтовщик. «Здесь не вырастут новые шуаны!» — веселились они. Деревни без мужчин — куда ни глянь! Женщины копали могилы, женщины несли гробы. Маргерит Монзак с фермы Гоаз-анн-Илис, что по дороге на Лоньон, была двойняшкою своего братца, Мартина. Ферма их стояла на отшибе, дети с первых лет играли только вдвоем. Когда мальчика похоронили, она неделю не сказала ни слова. В гроб мальчика уложили в праздничном наряде. На осьмой день она вычистила его будничное платье, только дыру от пули зашивать не стала — Мартина Монзака расстреляли вместе с отцом и дедом. В этом платьи с дырою она и спустилась к домашнему очагу. «Маргерит, зачем ты надела одёжу братца?» — спросила мать. «Я — не Маргерит, матушка, — отвечала та. — Я твой сын, Мартин. Я ухожу убивать синих». И мать с бабушкой дали свое благословение. Она и сейчас в той куртке, в дырявой, воротимся, увидите сами. Маргерит старше всех — ей тринадцатый год. А Ивонна, дочка мельника Фанша Тюаля из Ботсореля, была старше брата шестью годами. Мать их умерла родами, она сама выкармливала младенца из рожка. Аланику Тюалю шел пятый год, его наряд сестре не был бы впору, она нашла отцовы обноски. Никто не знает, об один день им такое пришло в голову, или с одной девочки взяли пример другие. Они дали зарок — убить по столько синих, сколько лет жили на свете их братья. Одна девочка уже воротилась к матери — она уже вправе была вновь одеться сообразно полу.

— Зарок хорош, только какие ж вояки из девочек? — Нелли прижалась щекою к прохладным лепесткам цветка. — Как удалось ей его выполнить?

— Ну, понятно, что врукопашную, своею рукой, ни один десятилетний ребенок взрослого не убьет, даже если он всамделишный мальчик. А вот в стрельбе они оказались куда как проворны, все до единой. Не все учились счету — чтоб не спутаться, они на каждого убитого синего делают зарубку на прикладе. Та, что Жан Кервран из Логиви Плуграс, настоящее имя ее — Левелес Кервран, меня давеча просила: «Принцесса, посчитайте, сколько у меня зароку есть?» Вышло, без четырех годов выполнен. У ней убили двоих братьев — двух и осьми годов. Они никогда не остаются дольше своего зарока. Для крестьянок война — не женское дело.

— Сколько лет меньшей?

— Без трех месяцев одиннадцать. Моложе десяти годов они с собою не брали, но те остались подрасти до своего зарока. Они зовут себя «Братьями сестер», эти дети. Они на самом деле проживают сейчас не свою жизнь, для наших-то крестьян оборотничество — дело житейское. Хотела б я иной раз пожить эдак, а не оставаться сама собою — в мужском ли наряде, в женском ли…

— Ваш счет никогда не исчислится, не так ли?

— Столько синих на свете нету, чтоб он исчислился! — горячо воскликнула юная девушка. — И хотела б я вытравить из сердца все иные чувства, кроме жажды мщения! Зачем они, только ненавидеть мешают!

— Не говорите так! — живо возразила Елена. — Великое щастье Ваше, что «ненужные» сии чувства продолжают говорить! Ненависть — из областей Смерти, сколь бы ни было тяжко, нельзя умирать заживо! Покуда мы живы, вокруг всегда есть те, кого должно любить.

— Уж об этом не Вам бы мне говорить, — мадемуазель де Лескюр, встряхнув медными кудрями, вскинула подбородок.

— Отчего бы и не мне? Чем я могла обидеть Вас? Я приметила это с первой же нашей встречи. Антуанетта-Мари, не лучше ль нам объясниться теперь, коли мы одни. К чему счеты между двумя христианками и дворянками в такую годину? Скажите, в чем моя вина, я уверена, что невольная, прошу Вас!

— Ни за что не скажу, — девушка покраснела.

Что ж, была бы честь предложена. Нелли обернулась на поляну: сквозь веселую листву та казалась издали покрытою белоснежными сугробами. Кто-то из шуанов шел оттуда в их сторону, ступая неслышно, как охотящийся зверь.

— Здесь все же не парк Версаля, дамы, — Ларошжаклен глядел несколько сердито. — Слишком уж долго вас не было.

— Да, мы, верно, заговорились, — ответила Нелли, не дождавшись, что молодому предводителю шуанов скажет что-либо мадемуазель де Лескюр. Что-то творилось с девушкой. Краска не сошла с ее лица, хотя было заметно, что она делает отчаянные усилия согнать ее — и, понятное дело, только краснеет от этого сильней. Тяжело вздохнув, она вдруг бросилась бежать — в гущу леса.

— Я чаю, нервы у ней вовсе расстроены! Я б ее догнала, только она за что-то на меня в обиде, Анри!

— Вот оно что… — Ларошжаклен опустил голову. — Не надо догонять ее — ни Вам, ни мне. Первая ревность больней самое первой страсти. Туанетта справиться с этим сама — у ней сильная воля и гордый нрав.

— …Ревность?.. — Нелли смешалась.

— Нет мужчины, который давно не понял бы на моем месте, — с грустью глядя вослед мадемуазель де Лескюр, произнес Ларошжаклен. — Девицы не умеют прятать свое сердце. Но Вы… Вы не девица, Элен, Вы — взрослая женщина. Я не могу постичь, как Вы не поняли того, что любая другая поняла бы на месте Вашем?