Книга Крест на башне - Андрей Уланов

Итак, в ответ на мой недоуменный вопрос, с каких пор я перестал устраивать его в качестве ротного фельдшера, штабс-капитан Овечкин спокойно сообщил, что еще три недели назад подал в штаб полковника Леонтьева рапорт на представление вольноопределяющегося его роты Николая Берегового к первому офицерскому званию. Поскольку тот рапорт, по всей видимости, благополучно канул в недрах канцелярии его высокоблагородия, он не далее как полчаса назад — ибо раньше для сего действия отсутствовала возможность… в лице непосредственного начальства, которому можно было бы оное представление передать, — составил новый рапорт. А заодно он лично объяснил нашему новому комбату, капитану Ерофееву, ситуацию — и тот согласился, что будет куда проще уже сейчас назначить пока еще вольноопределяющегося Берегового на должность замкомроты, чем пытаться получить нового фельдшера в ходе наступления.

Вот так. Все, на что хватило меня в тот момент, — сказать Игорю, что я, разумеется, весьма удивлен и обрадован его верой в мои, кхм, офицерские способности, но… на будущее прошу все же заранее информировать меня о намерении предпринять какие-либо шаги в отношении моей скромной персоны. И прошу об этом не как старшего по званию, а как своего хорошего друга, каковым его пока не без оснований числю.

Овечкин улыбнулся и незамедлительно поклялся, что когда он соберется представлять меня к званию поручика, я всенепременно узнаю об этом первым. Мне не осталось ничего другого, как рассмеяться в ответ.

На самом деле это, наверное, был бы лучший момент для того, чтобы избавиться от маски. Я был почти готов к этому — полгода войны, как ни странно это звучит, послужили неплохой терапией. Тогда… помнящий удары прикладов и холод перемешанной с кровью осенней грязи, окончательно сломленный смертью Алешки и брата, я действительно не был подполковником, офицером. Куда там… такому офицеру я б и денщиком командовать не доверил!

Но… как объяснить это моим товарищам по оружию? Игорю… Николаю… флегматичному сибиряку… юному прапорщику… Для них я в одночасье стану почти дезертиром… и даже без «почти».

Иногда для того, чтобы просто посмотреть в глаза правде, требуется куда больше отваги, чем для поднятия залегшей под перекрестным пулеметным огнем цепи. И мне этой самой отваги не хватило.

Процесс первичного распределения продолжался до обеда, который, впрочем, не состоялся — было объявлено, что ввиду «острой военной необходимости» обед будет совмещен с ужином. После чего личному составу десантной бригады, — из предполагавшихся двенадцати сотен три четверти уже были расписаны по подразделениям, остальные же составляли пока аморфную массу «личного резерва комбрига», — приказали строиться с вещами. Равняйсь-смир-рна-налево-шагом-арш! И мы дружно замаршировали прочь, обмениваясь беззлобными, — или не очень, — шуточками с оставляемыми на съеденье комарам штурмовиками.

Вели нас, как оказалось, к вышеупомянутому мной аэродрому. Грустно — при ближайшем знакомстве выяснилось, что сей объект, когда-то удостоенный носить имя прославленного аса, пребывает в еще более запущенном состоянии, нежели мне представлялось: из трещин в бетонных плитах пробивалась далеко уже не трава, а кусты репейника в метр высотой, полдюжины ржавых ангаров чернели проломленными крышами, от забора осталось лишь несколько десятков полусгнивших кренящихся столбов. Лишь причальная вышка продолжала сохранять прямую осанку посреди этого оазиса тлена и запустения. Единственным же напоминанием об успехах человечества в освоении пятого океана служили два скелета учебных бипланов, сиротливо замерших на краю бывшей взлетной полосы.

Похоже, я был чересчур оптимистичен — садиться на это наследие былой славы могли разве что метеозонды. Однако… зачем-то же нас сюда привели, выстроили и прожаривают на солнце вот уже… да, вот уже сорок три минуты?

Загадка разрешилась быстро. Прямо за нашими спинами простуженно зачихал мотор, и на бетонку перед строем выехал потрепанный вездеходик «Снегирь», на заднем сиденье которого, придерживая ручной громкоговоритель, восседал не кто иной, как его превосходительство генерал-майор Димочка.

Приводить его речь дословно я не буду, — тем более что помпезно-патриотическую ее часть явно сочинял не он сам, а кто-то из его окружения.

Думаю, что распоряжение о подобном вступлении поступило откуда-то сверху, ибо зачитывал он его по бумажке, да и вообще, насколько мне известно, за самим Синевым склонности к подобным воодушевляющим speeches ранее также не наблюдалось. Димочка обычно относился к частям под своим командованием столь же спокойно, как и к изображавшим их фигуркам в штабной песочнице, сиречь модели местности: и те и другие были для него лишь элементами тактической мозаики, из которых он желал творить нравящиеся ему картинки.

Закончив зачитывать и получив в ответ полагающееся по сценарию уря-уря, Димочка закурил, вновь поднял рупор и попросил командиров подразделений подойти вплотную к его машине. Таковых, считая вашего покорного слугу, набралось человек пятьдесят.

Без посредства «матюгалъной машинки» Синев изъяснялся не в пример приятнее, — спокойным тоном, почти не повышая голос, словно он зачитывал одну из своих академических лекций. И говорил только по делу.

Вчера на собрании он, как помнят присутствующие, изложил будущую тактику нашего корпуса «в общем». Сегодня же пришло время и для деталей.

Собравшиеся, заметил Димочка, наверняка обратили внимание, что в формируемой структуре десантной бригады отсутствует привычное промежуточное звено между батальонным и бригадным уровнем. Это вовсе не досадная оплошность, как мог бы решить кто-нибудь, и не временная недоработка — дело в том, что именно батальон будет основной тактической единицей в ходе будущих боев. Точнее, созданная на базе батальонов оперативная группа, в которую, помимо десанта, будет включено также звено ударных турбокоптеров и транспортное звено. Соответственно и тренировки, которые начнутся с сегодняшнего дня, в первую голову ориентированы на отработку взаимодействия внутри отдельной опергруппы, а также на подготовку к боедействиям в условиях автономности. Выражаясь проще, мы должны будем стать для придаваемых турболетчиков своими, как и они для нас. И в этих «своих» рамках научиться полагаться только на себя.

Во время лекции Димочка несколько раз украдкой — так ему казалось — косился на часы. Сопоставив этот жест с тем фактом, что, прежде чем выехать, его «Снегирь» сорок с лишним минут проторчал где-то за нашими спинами, я понял — его превосходительство генерал-майор кого-то или чего-то ждет и желает эффектно подгадать к оному прибытию конец беседы.

И ему это удалось. Как только он договорил последнюю фразу, мы все услышали наплывающий из-за леса протяжный тонкий вой. Впечатление было такое, словно оставленное нами около бойскаутского лагеря болото исторгло из своих недр одного гигантского, неимоверного сверхкомара, и сейчас сей монстр, судя по усиливающемуся звуку, направляется именно к нам.

Мы все напряженно вглядывались в полоску неба над верхушками елей, — и все равно, когда источник звука выплыл из-за деревьев, я в первый миг не поверил своим глазам.