Книга 1937. Русские на Луне - Александр Марков

Визг тормозов. В проулок въехало красное авто с выдвижной лестницей на кузове и командой брандмейстеров в натертых до ослепительного блеска касках. Один из них не выпускал из рук веревочку, привязанную к языку небольшого колокольчика, периодически дергал ее, и из-за этого о приближении пожарных возвещал мелодичный перезвон, услышав который все должны были посторониться и уступить дорогу. Но двое беглецов, похоже, еще ничего и не слышали, вот чуть и не угодили под колеса авто.

— Куда лезете? — заорал высунувшийся из кабины водитель, потрясая просунутым из окна кулаком. — Жить надоело?

Все осталось без ответа.

— Что там еще? — крикнул один из брандмейстеров, высовываясь из кузова.

Каждая секунда промедления могла иметь решающее значение — смогут ли они справиться с огнем или, сколько ни поливай, все равно его не унять, пока он сам не уймется, съев все вокруг. Легче смотреть, как он превращает здание в головешки и не давать перекинуться на ближайшие строения, а то дай ему волю — все превратит в остывающие угли.

— Прямо как зайцы бегут. Оля-ля, — закричал водитель. — Гонится за ними кто?

— Похоже на то, — сказал брандмейстер.

Беглецы разошлись перед носом автомобиля, обошли его с разных сторон, пока пожарные не поспрыгивали со своих мест, не остановили их и не стали выяснять причины возгорания. Увидят еще руки, пахнущие серой или бензином, поймут все и отведут свое раздражение на поджигателях, а потом погонят в самое пекло, всучив в руки по багру, чтобы головешки разгребали, да впредь не баловались с огнем, как детишки малые. Уважать надо чужую работу. Но думали долго. Беглецы на миг сомкнулись позади авто, выскочили на улицу и побежали в разные стороны.

Шешель и Спасаломская вжимались в стену.

Авто брандмейстеров проехало мимо.

Они увидели в стекле физиономию водителя с залихватски закрученными кверху усами, что было популярно в некоторых полках гвардейской кавалерии, с надетым почти до густых кустистых бровей шлемом. Спроси у него: «Как дела?» Ответит: «Хорошо. Поменял обычного коня на железного».

Дружина отправилась успокаивать огненного дракона. Это случалось каждый день по нескольку раз. Это стало обыденностью. Никто уже не считал это за подвиг, достойный того, чтобы его воспели в народном эпосе.

На прилегающей улице их тоже затянула обыденность, будто здесь никто и не подозревал, что творится рядышком, и стоит пройти всего-то метров пятьдесят, как увидишь такое зрелище, которому позавидовали и граждане Свободного Рима, сидящие на трибунах стадиона, наблюдая за битвой гладиаторов. Но ведь если поднять глаза от витрин и от мостовой, увидишь, как над крышами поднимаются клубы дыма, пытаются вытереться об облака, но никак не могут долететь до них, потому что ветер рассеивает их гораздо раньше. А если прислушаться, нет… только шарканье тысяч ног о мостовую, только обрывки разговоров.

Людской поток все дальше уносил их от проулка. Пока он еще был виден и не скрылся за очередным перекрестком, Шешель обернулся, задержался на мгновение — больше не мог, потому что тогда обязательно наскочил бы на кого-то. Из проулка выбежали еще три человека — такие же растормошенные, будто на них напала промышляющая в местных краях банда грабителей. Им бы в участок обратиться, а они, глупые, бежали от полицейских как от огня, который сами и зажгли. Полицейские, обремененные доспехами и щитами, угнаться за ними не могли.

Полицейские остановились, как только выбрались из проулка. На лицах, закрытых шлемами, разочарование не прочитаешь, но оно чувствовалось в их позах. Прохожие смотрели на полицейских с удивлением, как на выходцев из другого мира, но не останавливались, проходили мимо, лишь слегка скосив голову или глаза.

Полицейские смотрели на толпу, которая поглотила тех, кого они преследовали, поставили чуть помятые в сражениях щиты к ногам, постояли так секунд десять, переводя дух и о чем-то переговариваясь. Кажется, они смеялись.

«Еще закурить бы».

А потом опять скрылись в проулке. Выгнали ли они из него новую партию беглецов, Шешель уже не видел.

«А здесь забавно, — подумал Шешель, — рассказать кому — не поверят».

Ему начинал нравиться этот город. Он был разноликий.

10

— Что это такое? — спросил Томчин, подсовывая утреннюю газету Спасаломской, только что пришедшей в гримерную.

— Простите, но вы, наверное, утром сегодня не с той ноги встали и позабыли правила хорошего тона, — сказала Спасаломская, взяв газету и посмотрев ее название, — беседу надо начинать с приветствия, в данный момент, поскольку час ранний, приемлемо «доброе утро». А вы сразу «что это такое?» Разве сами не видите, что это утренний выпуск «Ведомостей».

— Это я уже разобрал, — бросил Томчин, — э… э… э… доброе утро.

— Уже лучше, — очаровательно улыбнулась актриса, — но не верю, — она насупила брови, — надо сделать дубль.

— Чему не верите? Какой дубль? — опешил Томчин.

— Что желаете мне доброго утра. У вас вид тревожный и нервный, а на меня вы смотрите так, будто это именно я порчу вам с утра настроение.

— Это именно так. Я разобрал, что это утренние «Ведомости». Читать, к несчастью, не разучился, — в голосе Томчина появились ехидные нотки, — я даже вот эту статейку прочитал, — и он ткнул пальцем в первую страницу газеты, где большими буквами было выведено:

ИЗВЕСТНАЯ АКТРИСА ЕЛЕНА СПАСАЛОМСКАЯ ПРИНИМАЛА УЧАСТИЕ В БЕСПОРЯДКАХ ВОЗЛЕ БРИТАНСКОГО КОНСУЛЬСТВА И АНГЛИЙСКОГО КЛУБА.

— Очень уж броский заголовок. Не мог я его пропустить. Сразу прочитал и статейку. Позвонил тут же в редакцию и стал требовать опровержения. И что же мне там ответили, как вы думаете?

— Что они опровержение печатать не будут?

— Правильно. А почему?

Томчин сделал театральную паузу, но Спасаломская не отвечала, и пауза затягивалась до невообразимых, неприличных размеров, будто актер забыл роль, а подсказать ему никто не может. Томчин был вынужден продолжить.

— Мне заявили, что репортер газеты заснял вас и возле посольства и возле клуба. Среди хулиганов, топтавших флаг Британской империи и забрасывающих Английский клуб самодельными бомбами. У них много фотографий. Напечатали только одну.

— Я не топтала и не забрасывала.

— Ах, вы еще оправдываетесь? Зачем вы вообще туда пошли? Вы ведь всегда были далеки от политики. Искусство — ваша стезя. Надо же, такая статья, такой скандал. Да еще накануне премьеры фильма с вашим участием, — Томчин закатил глаза и поднял вверх руки, как будто хотел вымолить у потолка чуда, — вы знаете, во сколько обошлась реклама фильма? А ваше фото на обложке журнала? Не знаете? Поверьте, все стоило дорого. И вот я получаю от вас такой подарок. Да этот скандал сведет на нет все мои усилия. Вы подумали об этом? А разного рода репортеры начнут промывать вам косточки и мне заодно. Не сомневайтесь — они набросятся на вас. Им только повод дай, а вы его дали. Вот что прикажете мне теперь делать?