Книга Звездолет "Иосиф Сталин". На взлет! - Владимир Перемолотов

– Ага, – пробормотал Федосей, растирая ушибленную руку. – Друзья… Сто лет мне таких друзей не нужно…

Ладно, раз яйцо не спрятать, пусть послужит делу Революции по-другому. Пусть будет приманкой.

Покрякивая от боли, он повернулся, оглядывая позицию. Кусты, кусты… И не одного приличного ствола, за которым можно было бы укрыться от пуль. Пришлось удовольствоваться кустом волчьих ягод, из-за которого яйцо смотрелось как на ладони.

Малюков залег там и стал слушать приближающиеся голоса.

Первым до аппарата добрался какой-то мастеровой. Точнее, кто-то в одежде мастерового, но с наганом в руке.

– Аппарат! – радостно вскрикнул мастеровой, глядя вниз по склону. Чуть присев и разведя в стороны руки, он завертел головой, отыскивая пилота.

– Немец есть?

– Нет тут никакого немца…

На голос из оврага вылезли еще трое.

С минуту они ходили вокруг, пытаясь сдвинуть добычу с места упирались плечами, раскачивали. Четверым удалось то, что не удалось одному. Без криков бандиты раскачали железо и сдвинули его с места.

Федосей ждал. Когда, убрав оружие, белобандиты приподняли аппарат он, четырьмя выстрелами, положил всех.

– Не стрелять! – крикнул снизу невидимый командир по-русски и добавил еще кое-что для своих, матерно, а следом, перейдя на немецкий, с просительными нотками в голосе. – Профессор! Мы друзья! Коллеги!

Малюков оскалился. Те, внизу, никак не могли сообразить, что стрелять тут будет кто-то еще, кроме них самих. Дилетанты…

Федосей не стал их разубеждать. Пока его увещевали, он добежал до убитых и разжился еще одним наганом и горстью патронов. На его счастье, привычки врагов не отличались от его собственных.

Прятать покойников смысла не было. Второй раз враги на эту уловку не попадутся.

– Профессор! Выходите! Мы друзья!

Федосей неслышно, для себя, хохотнул.

Точно зная, что враги ниже него, улегся меж двух хилых стволиков и, приподнявшись на локтях, стал ждать.

Левее него, в десятке шагов за полосой кустов начиналась крутизна оврага. Он туда не смотрел и зря – едва не пропустил гостей. Те вышли к нему так, словно знали, где он устроился.

– Вон он, смотри…

Малюков вжался в землю, но тут же сообразил, что говорят не о нем, а о профессорском аппарате. Шаги приблизились. За разросшимися ветками ничего видно не было, только снизу, там, где вместо листвы из земли торчал сухостой, различались ноги в сапогах.

До них было метров пятнадцать.

– Черт! Это же Семен и этот, новичок, вчерашний…

«Это про покойников», – понял чекист.

– Убью немецкую гадину… – выдохнул грубый голос. – Мы с Семеном с «Ледяного похода»…

– Это не профессор.

«А это уже про меня. Понятное дело, четыре трупа организовать – это вам не формулу вывести… Тут совершенно другая живость ума требуется», – продолжил Федосей безмолвный диалог. – Ну, а как вы хотели? Вы в меня постреляете, а я утрусь?»

– У немца на такое умения бы не нашлось… Это кто-то другой. Ладно.

Несколько секунд ничто не нарушало тишину. Федосей чувствовал, как белобандиты настороженно оглядываются.

– Черт с ним. Попадется – пристрелим большевичка, а теперь хватай, понесем… Половину дела сделали.

Не дожидаясь дальнейшего, Федосей трижды выстрелил, целя по ногам.

Можно было бы обойтись и двумя пулями, но сапоги были так похожи друг на друга, что Федосей решил не рисковать.

От боли и неожиданности бандиты заорали.

Проломив кусты, в два прыжка чекист оказался рядом.

Незваным гостям было не до него, и он приложил и того и другого рукояткой нагана. В обрушившейся на лес тишине слышался треск – белобандиты скопом рванули вверх. Нужно было менять позицию…

Вдев руки в лямки, Малюков потащил аппарат вверх. Сквозь кусты, сквозь заросли травы, через ямы, оставшиеся от упавших и сгнивших деревьев. Левое плечо дергало так, словно кто-то безжалостный орудовал там шершавым паяльником, но чекист терпел.

– Вон он! Наверху!

Бах, бах, бах!

В спину дважды толкнуло и, сбившись с ноги, Малюков упал вбок, подставляя ноги под выстрелы. Страх подстегнул его.

Он вскочил на четвереньки и, не стесняясь, по-собачьи, наддал. Яйцо весило килограммов восемьдесят, и особой прыти он не показал, но это оказалось лишним.

Пять прыжков, и неожиданно для себя он выскочил на вершину. Чуть не скатившись вниз, остановился, вцепившись руками в дерн.

Яйцо потянуло его вниз, но он удержался.

Подъем кончился. Вниз уходил обернутый в траву склон, над головой было только небо, а внизу, за полосой кустов, у подошвы…

ЧОНовцы успели вовремя.

Предупреждая возможные ходы бандитов, они спешивались и окружали холм. Федосей видел, как красноармейцы, побросав коней, разбегались, выстраиваясь в цепь.

Этот маневр мог стоить ему жизни, но Малюков понимал, что для пользы дела так будет лучше. Никуда теперь бандиты не денутся с окруженного холма. И аппарат никуда не денется.

Внизу грянули выстрелы.

Федосей с сознанием честно выполненной работы повалился на бок и остался лежать, дожидаясь тех, кто доставит их с яйцом к лошадям и телегам. Мысленно он уже стоял перед профессором и рассказывал тому о случившемся…

…Герр Вохербрум слушал и цокал языком. В этом звуке Федосею ясно слышалось сожаление по героическому случаю, в котором профессору не пришлось поучаствовать.

– Невероятно! Двадцать человек, вы говорите?

– Не меньше…

Немец пальцем трогал острые грани стекла, качал головой.

– Из винтовки?

– Да уж наверное… Пистолетную-то пулю ваше изобретение вытерпело бы… – щедро предположил чекист, чтоб сделать профессору приятное. Тот качал головой. Немного снисходительно Федосей объяснил:

– А вы, что думали, Ульрих Федорович, что разговоры о классовой борьбе – просто так? Слова? Нет! Вот она борьба в чистом виде. Уж сколько времени прошло, а никак свергнутые классы не успокоятся…

Он ткнул пальцем в щербину, оставленную пулей.

– Либо мы их, либо они нас… А поскольку они нас не…

– Ну, может быть, как-то можно договориться? – неуверенно предположил профессор. – Все-таки мы все люди одной культуры…

Федосея это несколько покоробило, но он сдержался. Интеллигент. С такого и спрос небольшой. Не класс все-таки, а так, прослойка… Ковать такого да перековывать.

Можно было бы промолчать – сказал человек глупость, ну и ладно, но не чужим человеком оказался немец. Тем более не злобствовал человек – заблуждался. Такого вот и надо поправлять.