Книга Предпоследняя правда - Елена Колина

…— Ну, кто там еще? — нервно вскричала директриса. — Что опять случилось?

В кабинет проскользнула Алена. На ней был цветастый платок, повязанный так, что большая часть лица была закрыта, но обгоревшая кожа на носу и щеке была видна.

— Смирнова, как же так… — прошептала ошеломленная директриса и уже без неприязни взглянула на Ольгу Алексеевну, — бедная мать, как она только держится!

Ольга Алексеевна поймала жалеющий взгляд и напряглась — она никому не позволит себя жалеть, не расползется на части, как эта еврейская курица Фира Зельмановна!

— Алена, что это значит?! Почему ты не в постели?! — привстала Ольга Алексеевна. — Ты странно себя ведешь, Алена…

Алена действительно вела себя странно — оглядывалась, озиралась. Последствия шока, подумала директриса, и в этот момент Алена сделала резкое движение, схватила со стола листок с задачами и прижала к груди.

— Это я тушила знаменем пожар… — четко произнесла Алена. — Я хотела сказать — запишите, что знамя сожгла я. Я устроила пожар. Я подговорила Леву войти в кабинет. Мне стало интересно прийти в школу вечером, когда никого нет…

Ольга Алексеевна насмешливо взглянула на Фиру — пусть не надеется, что глупое Аленино благородство спасет ее гениального сынка!

— Да. Допустим, это ты, — спокойно согласилась Ольга Алексеевна, — но ты уже все равно не поможешь ему своей ложью. Есть еще кое-что. Это… Эти плохие книжки тоже твои?

Сказала и осеклась — как непредусмотрительно она поступила! Ей бы остановить всю эту смехотворную Аленину акцию, вывести Алену из кабинета…

— Эти плохие книжки? — задумчиво повторила Алена. — …А-а… да, мои. Это мои книжки. Я дала их Леве, чтобы он положил в сумку. Это МОИ книжки.

Алена упрямо нагнула голову, смотрела исподлобья, сузив глаза. Ольга Алексеевна хорошо знала это ее выражение лица, оно означало — не уступлю ни за что!

— Не пори чушь, Алена, откуда у тебя может быть ЭТО, — изумленно начала Ольга Алексеевна и, скользнув взглядом по лицу директрисы, вдруг замолчала.

С директрисой происходило что-то странное — бледная, осунувшаяся, она оживала, расправлялась, как будто на нее плеснули живой водой. Расслабленно откинулась на стуле, улыбнулась Ольге Алексеевне ласково, и в ее глазах вдруг забегали-заплясали огоньки. Она что-то обдумывала, как будто перекидывала костяшки на счетах, туда-сюда, и даже из приличия не могла сдержать свою радость — счет был явно в ее пользу.

И, конечно, Ольга Алексеевна ее поняла, — на лице директрисы четко было написано: «Антисоветчина и сионизм в лице Левы Резника — это одно, это позор для школы и позор лично директору. Но антисоветчина и сионизм в лице дочери первого секретаря райкома — это совсем другое… Это уже не моя забота, это забота первого секретаря, пусть ЕГО за это снимают. Это ВАША головная боль, вот сами и разбирайтесь…»

— Вы слышали?! Откуда у нее может быть это?! — по инерции возмущенно воскликнула Ольга Алексеевна.

«Мы слышали, что книжки ее…» — взглядом подтвердила директриса. Лиса не сказала этого вслух, — она никогда не решилась бы играть в такие игры с женой первого секретаря райкома. Но, очевидно, как-то директриса с Ольгой Алексеевной друг друга поняли, — директриса громко подумала, и Ольга Алексеевна ее услышала.

Ольга Алексеевна вздохнула и, не взглянув на «плохие книжки», мягким, неофициальным голосом сказала:

— Да, что поделаешь, дети… Но мы же тут все свои… Зачем нам ЭТО?.. Глядеть противно!

— Мне ЭТО не нужно, — согласилась Алена и, что-то ухватив в общем настроении, спросила как будто в шутку: — Можно я прямо тут, на ваших глазах, ЭТО порву?

Фира рефлекторно приподнялась со своего места, мотнула головой — да, да! Но ее-то как раз никто не спрашивал, не ей было решать, что можно рвать, а что нет, не она, и даже не директор школы в этом кабинете представляли власть.

«Если ваша Алена вздумала защищать этого еврейского мальчика, она не отступит. Не будете же вы дополнительно нервировать свою несчастную дочь, бедную девочку!.. Алена упрется, а для Андрея Петровича это может вылиться в серьезные неприятности, в диапазоне от унизительных объяснений до выговора по партийной линии, и даже вплоть до снятия с работы. Неужели, зная характер Алены, вы хотите ввязаться в эту крайне неприятную историю? Но это ваше, конечно, дело…» — «Нет, я не хочу ввязываться в историю». Вот такой примерно диалог произошел между директрисой и Ольгой Алексеевной.

Ольга Алексеевна не шелохнулась, смотрела в глаза директрисы, директриса неотрывно глядела на нее, — как два зверя, перед тем как броситься друг на друга. Прошло несколько секунд, и взгляд обеих смягчился — решили не нападать, а мирно разойтись.

— Можно мне это порвать? — капризно протянула Алена, неизвестно для кого притворяясь дурочкой.

Ольга Алексеевна перевела глаза на Алену, и Алена поняла — можно. Схватила стопку листов формата А4, разделила на две поменьше, разорвала сначала одну стопку, потом другую, затем каждую половинку на четыре части.

Фира выхватила обрывки из ее рук, суетливо запихала в сумку. Сунула руки в сумку и продолжала двигать пальцами, как будто все рвала и рвала бумагу. Совершенно по-детски получилось, но она с самого начала этого судилища превратилась в беспомощного ребенка среди взрослых, совсем не понимала, что происходит.

— Ну, так, — бодро сказала директриса, — теперь что? Теперь у нас остается пожар. Пожар потушили, ущерба нет.

Директриса откровенно праздновала победу. Она была горда собой — как ловко она воспользовалась ситуацией, благородством этой бедняги Алены, чтобы решить главную проблему — не выносить этот страшноватый сор из избы. Казнь антисоветской и сионистской литературы состоялась с разрешения Ольги Алексеевны. Проблемы больше нет…Ну, и Лева ей не чужой.

Взаимовыгодный обмен — молчание на молчание — произошел. Теперь Ольге Алексеевне и директрисе было и незачем, и неловко быть рядом. Ольга Алексеевна привстала — я полагаю, мы закончили?

— А знамя… Может быть, Андрей Петрович нам поможет… что-нибудь для школы… — начала директриса, намекая, что сожженное знамя тоже кое-чего стоит, и желая выторговать для школы, к примеру, оборудование для химического кабинета.

Ольга Алексеевна смотрела на нее прямо и доброжелательно.

— А знамя купите в магазине школьных принадлежностей, — насмешливо отозвалась она.

«В этой истории у нашей семьи рыльце в пушку, но не думайте, что вы сможете нас шантажировать», — глазами сказала Ольга Алексеевна, и директриса по прозвищу Лиса глазами кротко ответила: «Попробовала, не получилось, ну и ладно». Эти двое стоили друг друга.

Ольга Алексеевна, не попрощавшись, направилась к двери, за ней робким ручейком потекла Фира.

— Фира Зельмановна, задержитесь на минутку, — сказала директор, и бедной исстрадавшейся Фире отчего-то опять вспомнилось: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…» На Мюллера — вот на кого похожа директриса, то есть на Броневого, конечно, в роли Мюллера.