Книга Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан

Сёрен коротко рассмеялся:

— Ну, вы же понимаете, что я не могу это с вами обсуждать, правда? Но вообще говоря, я ничего об этом не слышал, — он отвернулся к письменному столу Тюбьерга.

— Я так и знал! — победно воскликнул Фьельдберг и пошел обратно по коридору.

Черт, черт, черт, подумал Сёрен, слушая стихающие шаги. Слухи о паразитах явно распространяются. Он осмотрелся в кабинете Тюбьерга. Комната маленькая и тесно заставленная, но беспорядка здесь нет. Вдоль трех стен стояли книги, четвертая была занята письменным столом. Никаких грязных чашек или стаканов, никаких валяющихся не на месте журналов. Не считая пятнадцати дисков с классической музыкой, стоящих у компьютера, в кабинете практически не было личных вещей.

Сёрен долго стоял на месте, рассматривая помещение, которое больше напоминало витрину магазина «ИКЕА», чем кабинет живого человека. Он принялся изучать книжные шкафы, и увидел, что две полки были полностью отведены под собственные публикации Тюбьерга. В большинстве своем журналы, в которых он наклеивал желтые стикеры на страницы со своими статьями, но была еще и дюжина книг с его фамилией на обложке. Вот, например, справочник о птицах, вышедший чуть раньше в том же году, как следовало из выходных данных, «Современные динозавры от А до Я».

Так, а это еще что такое? Он снял с полки толстую книгу и просунул руку в образовавшееся отверстие. Стаканчик с зубной щеткой и одноразовый бритвенный станок. Он вынул еще несколько книг и ошеломленно осмотрел свои находки. Пена для бритья, шампунь, мазь от сикоза, пакетик с одноразовыми расческами, стопка чистых трусов, сложенные попарно носки, три пары сложенных вдвое джинсов. Сёрен продолжил поиски на верхних полках и нашел личные вещи за всеми рядами книг. Еще одежда, снова туалетные принадлежности, четыре романа, коллекция марок, плед, карманный фонарик, старый плеер и пакет, полный аудиокниг на кассетах, в числе которых был «Властелин колец».

Изучив все это, Сёрен вернул книги на место, и кабинет снова стал нейтральным и лишенным всякого личного начала. За дверью он увидел сложенную раскладушку без матраса. Странно. Сёрен осмотрел мусорное ведро, но оно было пустым. Потом заметил краешек открытки, торчавший между книгами, и вытащил ее. Это оказалась разноцветная открытка из Малайзии, подписанная упрямым детским почерком. В Малайзии чудесно, еда очень острая, я скоро возвращаюсь домой. С наилучшими пожеланиями, Асгер. Открытка от друга. Сёрен взглянул на часы, нацарапал на клочке бумаги свой телефон и положил записку на клавиатуру. Потом вышел из кабинета с одной-единственной мыслью: пора уже найти этого Эрика Тюбьерга. В тот же момент он услышал в коридоре шаги Фьельдберга.

По пути обратно в цивилизацию Сёрен пытался выспросить у Фьельдберга какие-то подробности о Тюбьерге, но это было нелегко.

— Он талантливый, — повторил Фьельдберг несколько раз. — Очень талантливый. Множество публикаций, огромный кругозор. Но нельзя сказать, что он пользуется большой популярностью.

— Почему?

— Он немного странный, — прямо ответил Фьельдберг. — Но кто у нас здесь не странный?

— Вы не могли бы объяснить подробнее? — попросил Сёрен. Фьельдберг ненадолго задумался.

— Эрик Тюбьерг связан с музеем с четырнадцати лет. Я услышал о нем от друга, который работал с его приемным отцом, и сам связался с ним в начале восьмидесятых. У Тюбьерга фотографическая память, и он знает о птицах абсолютно все. Я попросил его навести порядок в коллекциях, и он действительно разобрал и рассортировал все это хозяйство и до сих пор продолжает поддерживать порядок. Он знает каждый кусок кости и каждое перо в каждом из ящиков. С тех пор он и сам успел стать биологом. Он приходит сюда каждое утро в течение последних двадцати пяти лет — и все-таки я могу сказать, что совершенно его не знаю. Мы неоднократно работали вместе, в последний раз в связи с выставкой перьев, которая открыта сейчас на верхних этажах в публичном доступе. Вы наверняка понимаете, о чем я говорю: бывают люди, которые просто никого не подпускают близко, и Тюбьерг именно такой человек. Он всегда говорит только о работе, так, немного забавно, немного монотонно, и он все время работает. Моя жена бы вам рассказала, что я сам работаю больше необходимого — хотя в этой отрасли иначе нельзя, слишком большая конкуренция, — но по сравнению с Тюбьергом я просто отъявленный лодырь. Он здесь всегда. В Зале позвоночных, в коридоре у входа в Зал позвоночных, в своем кабинете в подвале или в столовой. Всегда. В прошлом году я вообще встретил его здесь в Рождество, — Фьельдберг задумчиво посмотрел на Сёрена. — Я забыл подарок жене у себя в кабинете и заехал забрать его часа в три. В здании было темно, хоть глаз выколи, и я был абсолютно уверен, что я здесь один. Когда я внезапно услышал шаги за спиной, я обернулся в полной уверенности, что это сторож, и увидел Тюбьерга. Он шел с пакетом каких-то продуктов, и казалось, что он в отличном настроении. Мы поздоровались, пожелали друг другу хорошего Рождества, и только когда я пошел дальше, до меня дошло. Я спросил: вы что, вообще не собираетесь домой праздновать Рождество? Сначала он пробормотал что-то, я не разобрал что и переспросил, и на этот раз он ответил что-то другое. Что-то вроде «нет-нет, я атеист». Как я уже сказал, он совершенно не выглядел расстроенным, иначе, право, я пригласил бы его на Рождество к нам, ну, если у него нет семьи или что-то в этом роде. Но он совсем не казался несчастным. Исследовательская работа, похоже, — это вся его жизнь.

Сёрен внимательно посмотрел на Фьельдберга. Они уже дошли до главного входа, где встретились почти час назад.

— Я только одного не понимаю, — сказал Сёрен, — Тюбьерг относительно молод, у него большие способности, он публикует множество статей, целиком и полностью предан своей работе и работает много и тяжело, но, если верить вашему администратору, с которым я разговаривал вчера, у него нет постоянной ставки. Почему?

Фьельдберг вздохнул, и сейсмограф Сёрена мгновенно на это отреагировал.

— Меня лично не удивляет, что он не получил постоянной ставки, потому что многие ее не получают. На ставку обычно претендует много талантливых людей, и мы вынуждены выбирать, — Фьельдберг настороженно посмотрел на Сёрена. — Что же меня, наоборот, постоянно удивляло — это как Тюбьергу удается вести себя так, будто у него есть постоянная ставка. Каким-то образом он должен выходить из положения, это я понимаю, но я не знаю, откуда он берет деньги на исследования. Он был, конечно, задействован в очень многих проектах Хелланда, и теперь… ну, теперь этому конец. Я думаю, ему придется подавать на работу за границей, и в его ситуации, как мне кажется, это будет верное решение. Возможность вырваться из этого болота, если вы понимаете, что я имею в виду. Тюбьерг ведь сверхквалифицирован в профессиональном смысле, но его социальные навыки далеки от совершенства. Копенгагенский университет абсолютно неподходящее место для такого человека, как он. Здесь слишком хорошо умеют работать локтями, слишком много негласных правил, которым нужно подчиняться, слишком стесненные условия для такого типа, как Тюбьерг, который не может и не должен преподавать. Я бы и сам хотел, конечно, чтобы все было иначе. Чтобы у нас были деньги и на то, чтобы нанимать экспертов, обладающих необходимыми социальными и педагогическими навыками, и на экспертов, которые работали бы только в рамках какой-то узкоспециальной области, но зато знали бы о ней все. Но на это просто-напросто нет средств. Поэтому мы принимаем на работу только тех специалистов, кто и разбирается в предмете, и является квалифицированным преподавателем — то есть умеет общаться с людьми и может чему-то научить студентов.