Книга ВИТЧ - Всеволод Бенигсен

Посему глупо считать, что судьба как-то намеренно ведет нас от одного события к другому. Судьба вообще не имеет никакой цели. Она просто ставит перед нами шахматную доску и предлагает сыграть партию. И дальше уже нам самим решать, как начинать игру — с защиты или с нападения. Кто-то осторожничает, проводит бесконечные рокировки и после каждой потерянной фигуры рвет волосы. Кто-то, наоборот, бросается вперед, беспечно обнажая фланги и легко отдавая на съедение свои пешки. Кто-то сразу предлагает дружескую ничью — мол, да что нам делить-то? Кстати, если это сделано весело и непринужденно, судьба может проглотить наглость и даже пожать вам руку. Есть и такие, которые после первого хода кладут своего короля набок и сдаются. Некоторые, наоборот, не сдаются, но при этом бесконечно просят дать им «переходить» — они, видите ли, слишком нервничают, чем очень сильно раздражают судьбу. Наконец, есть самые отвязные, которые предлагают судьбе вместо шахмат сыграть в домино или в подкидного. Им почему-то кажется, что судьба не так хорошо «шарит» в домино. Короче, вариантов масса. Однако одно остается неизменным, а именно сама игра. Длинная она или короткая, а играть приходится всем. И, к сожалению, большинство уверены, что если они будут играть по правилам, то и судьба жульничать не будет. Когда же она ни с того ни с сего двигает пешку по диагонали, они погружаются в состояние шока, выйти из которого не могут месяцами, а то и годами. Остается лишь догадываться, сколько бы таким «чувствительным» потребовалось времени, чтобы прийти в себя, если бы судьба вдруг схватила доску и «игриво» шандарахнула ею по голове. Кстати, после этого она могла бы запросто предложить играть дальше. Продолжая это занимательное сравнение с шахматами, можно сказать, что Изина партия началась с того, что он попытался поставить судьбе «детский мат». Тогда еще скорее по наитию, нежели осознанно.

Так случилось, что в начале ноября старик умер.

Изя пришел, как обычно, сразу после школы, открыл дверь данным ему ключом, окликнул хозяина и, не дождавшись ответа, вошел в спальню. Старик лежал на кровати, слегка запрокинув голову и свесив одну руку почти до самого пола. Черты его лица как будто обострились: щеки ввалились, нос вытянулся, скулы выпирали даже под гущей бороды. Глаза были открыты, а взгляд был уставлен в потолок, словно он что-то там рассматривал. Слегка отвисшая нижняя челюсть придавала этому взгляду какое-то немое удивление, словно перед смертью старик увидел что то над собой, да так и не смог отвести взгляд. В принципе, если бы не распахнутые глаза, его вполне можно было бы принять за спящего. Изя окликнул Леонида Андреевича, но как-то больше в пустоту, уже не ожидая никакого ответа. Затем подошел и потрогал руку — она была непривычно холодной. Изя никогда не видел мертвых, но почему-то совершенно не испугался. Его смущал только застывший взгляд старика. Изя был уверен, что, умирая, люди засыпают, а стало быть, обязательно закрывают глаза. Но это смущение он преодолел, вспомнив, что гоголевский Вий просил поднять ему веки. А если веки можно с чужой помощью поднять, значит, можно и опустить. Изя попробовал, и у него получилось. Теперь старик выглядел в полном соответствии с Изиными представлениями об умерших. Но что делать дальше, Изя не знал. То есть, конечно, он понимал, что нужно обратиться к взрослым, они вызовут милицию, дальше старика вынесут, положат в гроб и закопают. Эта цепочка была для Изи очевидной. Однако что-то подсказывало ему не торопиться. Почему — он и сам не знал.

Старика было, конечно, жаль. Бесчувственным Изя не был. Просто «накачанный» литературой и кино мозг говорил Изе, что смерть — это не просто смерть. Во многих фильмах и книгах старики, уходя в мир иной, обязательно что-то говорили на прощание тем, кто оставался. Например, «ну все, теперь ты знаешь больше меня и я тебя уже ничему научить не смогу» или «я передал тебе мое ремесло, теперь прощай». После этого они на секунду замирали, а затем резко откидывали голову, чтобы зритель (или читатель) понимал, что герой умер, а не просто шутки шутит. Таким образом, жизнь представлялась Изе эстафетной палочкой, которую надо успеть передать кому-то. В противном случае ты и сам не добежишь до финиша, и команду подведешь, и весь твой бег до этого момента окажется бесполезным. Старик передал Изе какую-то часть себя и своих знаний, и нет ничего удивительного, что с чистой совестью ушел в лучший мир.

Тихо тикали антикварные часы с кукушкой. Изя сидел у постели старика и слушал это тиканье, словно пытался разобрать: может, часы хотят сообщить ему что-то важное. Потом вышел на балкон. Тот был завален какими-то газетами и обломками мебели, покрытыми первым декабрьским снегом. Зиму в этом году обещали суровую. Изя поежился и вернулся в комнату. Затем взял ключи и вышел из квартиры, предварительно заперев дверь.

На следующий день он вернулся. Теперь он понимал, что надо заканчивать это хождение. Надо кому-то сказать. Надо отдать ключи от квартиры. Но судьба сделала упреждающий ход. Как будто нечаянно ошибившись, она подставила одну из своих пешек под удар. Не «съесть» эту пешку было выше Изиных сил. Много позже он понял, что у судьбы ничего нечаянного не бывает.

Была половина шестого, и Изя уже собрался выходить, когда в квартиру позвонили. Поколебавшись пару секунд, он все же открыл дверь — там стояла почтальонша.

— Ну, здравствуй, — сказала она, проходя, — как дедушка?

Неожиданно для самого себя Изя соврал.

— Да ничего… Болеет только.

— Да? — покачала головой почтальонша. — Ну мне только роспись его и…

Старик лежал на кровати, простыня закрывала ему пол-лица.

— Чего это он? — слегка опешила почтальонша.

— Тсс, — приложил Изя палец к губам, — спит он.

Женщина растерялась.

— Точно?

Она подошла ближе и внимательно посмотрела на «больного».

— А он не…

— А давайте в этот раз я распишусь? — вдруг предложил Изя.

— Да как-то… не положено, — промямлила почтальонша, — мал ты слишком…

Они вышли из спальни, чтобы не мешать старику.

— Ну ладно, — наконец согласилась она, — раз такое дело… Ты расписываться-то умеешь?

Изя видел подпись Леонида Андреевича всего один раз, но, как ни странно, хорошо ее запомнил — аккурат-но написанная фамилия старика «Зонц» с небольшой закорючкой на конце.

Он повторил ее, как мог.

Почтальонша выложила деньги на столик в прихожей.

— Ну пусть поправляется, — сказала она, выходя на лестничную клетку. — А то ведь, не дай бог, умрет, и не заметишь. У меня сосед так умер. Никто не заметил, а через три дня такой запах по всему подъезду потянулся — жуть. В тепле это мигом. Ой, тьфу, что я говорю?! — спохватилась она и поплевала через плечо. — Не слушай меня, дуру. Врачей вызывай.

Так Изя понял, что тепло — враг мертвого. Но как сохранить труп так, чтобы он не разлагался, — вот вопрос. Сначала Изя думал, а не засунуть ли его в холодильник. Но, во-первых, старик туда вряд ли бы влез, а во-вторых, там было не очень холодно. Затем вспомнил про балкон. Там была температура что надо.