Книга Заговор францисканцев - Джон Сэк

Дверь щелкнула, закрывшись за послушником, когда Пио вернулся с Аматой. Девушка вопросительно смотрела на старую донну.

– У нас тревожные новости, Аматина, – заговорила та; от ее слов, словно ледяным ветром, веяло сарказмом. – Наш генерал ордена упорно стремится к совершенству, а то и к святости. И готов ради гармонии в ордене пожертвовать нашим добрым другом Конрадом – как до того пожертвовал Джованни да Парма.

Конрад вздрогнул. Эти слова мог бы сказать он сам. Донна озабоченно обернулась к отшельнику:

– Вам надо бежать, вернуться в горы! Предложение застало его врасплох, и Амату тоже. Он ссутулился от огорчения, и ему не стало легче оттого, что те же чувства отразились в глазах девушки.

– Нашему маленькому семейству придется на время разлучиться, – продолжала Джакома. – Идиллия, которой мы наслаждались весь месяц, была всего лишь... интерлюдией. – Раскинув руки, старуха взяла обоих за руки. Конрад поежился, но не отнял руки. – Даст Бог, я еще доживу до дня, когда мы встретимся снова.

Она выпустила их руки и повернулась к Амате.

– Ты сумеешь вернуть книги в Сан-Дамиано? Действовать надо до рассвета.

Девушка кивнула.

– По-моему, вам надо выйти из города вместе, через ближайшие ворота – это ворота ди Морарупто в северной стене. Надо ждать у самых ворот и выйти сразу, как их откроют утром после « Ангелуса».

Донна Джакома распоряжалась с уверенностью капитана, располагающего свои войска. Обдумывая план, она вертела в руках рукоять трости.

– У тебя волосы сильно отросли, детка? – обратилась она к Амате.

Та приподняла краешек мантильи.

– Хорошо. Еще не слишком. Пора тебе снова стать братом-послушником. Стражники меньше насторожатся, увидев двух братьев, чем если любой из вас выйдет в одиночку.

Ее зеленые глаза так и сверкали.

– Бонавентура не знает, что мы проникли в его замысел, так что внезапность на нашей стороне. Начнем действовать, пока братия спит. Не думаю, чтобы Бонавентура успел предупредить городскую стражу, но соглядатаи в переулке, конечно, начеку. Амата, прежде чем возвращаться сюда, задержись на день-другой в Сан-Дамиано. Когда Бонавентура обнаружит, что Конрад выбрался из города, он отзовет своих ищеек.

Ее взгляд метался от одного к другому, и в нем отражалась гордость и опасение, гнев и грусть по внезапно рухнувшему домашнему счастью. Она выглядела измученной, но держалась твердо. Снова взяла их руки и прикрыла глаза, обратив лицо к потолку:

– Боже милостивый, не дай мне снова потерять своих детей!

25

Амата притаилась за спиной Конрада в дверной нише дома на краю пьяццы ди Сан-Франческо. Ночь пахла снегом, льдом и моросью. В морозной тиши любой шорох – крыса, возившаяся в сточной канаве, скрип цепи, на которой болталась вывеска, – пронзительно отдавался в пустынных улицах. Девушке хотелось прижаться к отшельнику, согреться теплом его тела, но она отлично знала, что Конрад скорее замерзнет насмерть, чем допустит такое.

Налево ей была видна вся площадь до самой базилики; направо – запертые ворота ди Морарупто, преграждавшие им путь к бегству. Они с Конрадом вышли в предутреннюю тьму, когда колокол звал братьев к заутрене. Выскользнули из дома донны Джакомы – рукописи снова были привязаны у Аматы под рясой. Пока они не заметили никого из шпионов, но каждое мгновенье промедления увеличивало опасения девушки. Она дрожала, больше от страха, чем от холода, хотя ветер щипал ей пальцы на ногах, лодыжки и икры. Бусинки холодного пота сползали по спине, и, как она ни стискивала зубы, они стучали так громко, что отшельник хмуро оглянулся на нее.

– Пора бы уже прозвонить к «Ангелу су », – шепнул он.

«Для него тоже время тянется медленно», – подумала Амата. До рассвета еще далеко, а для них каждый удар сердца отмерял новую вечность.

Конрад вдруг неразборчиво забормотал что-то. Девушка вытянула шею, выглядывая через его плечо. Со стороны виа Сан-Паоло, откуда пришли они сами, появились два фонаря. Раскачиваясь, огни направлялись прямо к ним. Еще несколько шагов, и стали различимы очертания монахов, которые несли их в руках. Амате остро захотелось облегчиться: страх свел живот и растопил ее изнутри.

– Жди здесь, – сказал Конрад, опуская на землю еду, собранную им в дорогу кухаркой. – Приготовься двигаться, как только откроют ворота. Я тебя догоню.

Она не успела ответить, а он уже вышел из ниши и зашагал через площадь, все убыстряя шаг, так что, приближаясь к базилике, почти бежал. Что он задумал? Огни тоже свернули к церкви. Девушка не сводила глаз с темной стены, в надежде увидеть, как он вынырнет из другой двери, как она сама в тот день, когда несла рукописи из Сан-Дамиано.

Конрад сбежал, так и не дав ей высказать затаенную мысль. Ей хотелось поговорить с ним раньше, но девушка боялась, что даже шепот может их выдать, и решила потерпеть, пока они окажутся за городскими стенами. А теперь где его искать?

Она давно составила (и много раз мысленно переписала) свою речь. Суть ее была такова: не позволит ли он уйти с ним в горы, после того как рукописи вернутся к Бедным женщинам? С тех пор как Симоне делла Рокка увез ее из Кольдимеццо, Амате нигде не жилось так хорошо, как у донны Джакомы, но девушке хотелось полной свободы. И хотя она понимала, что этого выговорить не осмелится, чувство ее к Конраду становилось все сильней. Ни разу ей не встречался мужчина, который так заботился бы о ней, пусть и выбирал для выражения этой заботы не самые ласковые слова, – и ничего не просил бы взамен. Она помнила, какими мягкими были его губы, мимолетно коснувшиеся ее лба на горной тропе. «Прощальный поцелуй, на случай, если умрем». Сейчас Амате тоже нужен был такой поцелуй. Она понимала, что ничего, кроме дружбы, от него не дождется. Но ведь она не будет для него обузой! Она могла бы помогать ему, когда освоится в горах. Даже взять на себя хлопоты по хозяйству, чтобы у него оставалось больше времени для размышлений. Она бы выстроила себе отдельную хижину неподалеку, и они жили бы рядом, но порознь, как два святых отшельника. И он мог бы стать ее духовным наставником.

Монахи с фонарями скрылись в базилике, и ее фантазии рассыпались под тяжестью страха. Конрад! Куда тебя черт унес?

Колокол на колокольне прозвонил три раза: наконец-то «Ангелус»! Она пробормотала молитву так искренне, как никогда еще не молилась, и встала на ноги, поглядывая на торопившегося от сторожки стражника.

Ave Maria, gratia plena,

Dominus tecum...[50]

Колокол прозвонил еще трижды, и привратник вытянул тяжелый деревянный брус, запиравший ворота. А Конрада все не видно.

Ave Maria, gratia plena...

Она уже могла идти. Колокол прозвонит еще три раза, во имя Слова, ставшего плотью и живущего среди нас, потом будет третья пауза для «Аве Мария» и антифонии, а потом долгий перезвон, зовущий разоспавшихся верующих по всему городу подниматься с тюфяков.