Книга Родимые пятна - Сара Дюнан

— Что это значит?

— Значить, милая, это может только одно: ее плод не был резус-отрицательным.

— Но ты вроде сказал, что пара резус-отрицательных… — Черт! Младенец имел резус-положительную кровь! — Разве ты не сказал, что в этой клятой медицинской карте отец указан резус-отрицательным? Выходит, донор не был настоящим отцом?

— Господи! Наконец-то до тебя дошло!

В этот момент рядом заработала система бэби-оповещения, оглушив меня хриплыми звуками, транслируемыми из детской. От неожиданности я чуть было не выронила трубку.

— Эй, Ханна, ты куда провалилась? Я тебя не слышу.

— Да нет… Э-э… У меня там ребенок закашлялся. Ничего страшного… Господи, Хью, скажи, могла ли она сама знать?.. Я имею в виду, могла ли она…

— Вот это, Ханна, уже твоя работа. У тебя больше возможностей найти ответ на этот вопрос. Я могу только предположить, что она с самого начала знала, что отец ребенка не донор. А поскольку женщин в подобных случаях специально предупреждают, что в период искусственного оплодотворения они не должны спать ни с кем другим, она наверняка отдавала себе отчет в том, чем рискует. Не могу допустить мысли, что она не знала, от чего возникает резус-болезнь — ведь в большинстве медицинских брошюр об этом говорится достаточно ясно, — так что в какой-то момент она все поняла.

Я вспомнила искренние заверения Бельмона о той идиллии, которая царила несколько месяцев в их доме: «Она пребывала в превосходном состоянии духа, выглядела удовлетворенной, я бы даже сказал, счастливой от того, что приняла такое решение… Они с Матильдой много времени проводили вместе, обе погрузившись в процесс беременности, читали об этом массу брошюр, обсуждали всякие частности». Потом все вдруг изменилось. Да, именно тогда Кэролайн и поняла, что произошло. С помощью тех же брошюр. Но обсудить этого уже ни с кем не могла. Стоит ли удивляться, что она решила исчезнуть. Но если… Если уж Хью удалось все выяснить, тем более должен был понять это человек, приславший мне эти страницы, неразборчиво исписанные медиком-французом.

— Хью, когда, ты говоришь, тот врач сделал последний анализ крови?

— Примерно на тридцать шестой неделе беременности.

~— Но дата, там есть точная дата?

— Подожди, сейчас посмотрю. — Я ждала, чувствуя запах своего пота. — Ох, подруга, этот мужик пишет как курица лапой. Ты там где?

— Я здесь.

— Последний анализ был сделан восемнадцатого января.

Восемнадцатого января? За день до того, как она звонила Скотту Расселу! В тот день, если верить Бельмону, она поехала в город купить подарок Августе Патрик ко дню ее рождения, после чего уже не вернулась.

— А когда должен был прийти результат анализа? — спросила я, удивившись тому, как дрожит мой голос.

— Тут больше дат нет, но думаю, в тот же день. Если предположить, конечно, что этот лекарь хоть раз в жизни воспользовался своими скудными познаниями в медицинской науке и отправил материал в лабораторию с пометкой «срочно». Не исключаю, что он уже начал кое о чем догадываться. В таком случае все зависит от того, насколько далеко от него находится лаборатория. Если бы он подсуетился, то мог получить результаты уже через пару часов.

— Значит, врач, получив результаты анализов, мог обо всем догадаться? Я имею в виду отцовство.

— Да уж, тут только до последнего кретина не дошло бы. Тем более что ему стала наконец понятна причина ее предыдущих недомоганий. Но во всем этом, с точки зрения медицины, есть и своего рода ирония. В отдельных случаях резус-болезнь выглядит одним из симптомов предэклампсии. Впрочем, обычно такие вещи уточняются на ранней стадии беременности, достаточно сделать анализ на присутствие в крови антител. Подвела нашего горе-эскулапа уверенность в том, что он знает группу крови донора, потому-то он и резус-болезнь прошляпил. Для него существовали только симптомы предэклампсии.

Да, приятель, не хотела бы я оказаться на твоем месте в тот момент, когда твой промах вышел наружу. Возможно, Бельмон не стал его выгонять, просто предложил помалкивать, дабы тому не оказаться врачом, обвиненным в преступной небрежности, повлекшей за собой смерть пациента. Итак, восемнадцатое января, суббота. Похоже, это был воистину адский денек. Открылась горькая истина. Но если Даниель последовал за ней, то для того ли, чтобы просто ее вернуть? Бельмон, как известно, в чужом ребенке не нуждался, — хотел своего, кровного. Хъю еще что-то говорил, но я мысленно стояла на берегу реки, прислушиваясь к звуку шагов у себя за спиной.

— Ханна!

— Что?

— Я спрашиваю, когда она погибла?

— Э-э… на следующий день. Где-то между шестью и половиной девятого вечера.

— А когда ее нашли?

— Два дня спустя. Тело запуталось в прибрежных зарослях.

— Хм-м… Это может объяснить, почему в акте судмедэкспертов о смерти нет указания на ее болезнь. Я, конечно, не патологоанатом, но, в зависимости от стадии резус-болезни, плод, скорее всего, был сильно раздут. С другой стороны двухдневное пребывание в воде…

Плод, скорее всего, был сильно раздут… Мне даже думать о таком не хотелось. Но я все же спросила:

— Ты считаешь, что младенец погиб еще при ее жизни?

Странно, в самом деле, отчего так дрожит мой голос? Наверное, от мысли, что это и было подлинной причиной самоубийства.

— Нет, не думаю, — ответил Хью. — Если бы так случилось, она сразу бы все поняла по его неподвижности. Но тогда смерть плода была бы отражена в свидетельстве о смерти. Нет, не умер, хотя, в общем, и мог умереть в утробе. За тридцать шесть недель антитела уже успели проникнуть сквозь плаценту и атаковать его кровь. Просто плод становился все более анемичным. Это могло в какой-то мере замедлить его движения. В порядке спасения применяется иногда сильная прокачка, чтобы кровь младенца вновь начала двигаться по системе. Но попытки прокачки часто влекут за собой повреждение сердца. Это само по себе тоже вполне способно загубить плод.

Он умолк, а я не знала, что еще сказать и о чем спросить. Микрофон, находившийся рядом со мной, транслировал кашель Бенджамина.

— Ханна? У тебя там все в порядке?

— Мм-м… Да, все в порядке. Послушай, э-э… Миллион благодарностей. Я хочу сказать, что я действительно ценю…

— Хорошо, хорошо! Но ты уверена, что с тобой все нормально?

— Конечно. Это же моя работа.

— Да, как и моя. Но это подчас не спасает от желания заскулить и завыть по-волчьи.

— Да уж...

Память неожиданно вернула мне полузабытые минуты. Мы с ним сидим в киношке, я всхлипываю, плачу, уткнувшись ему в плечо, а он обнимает меня, успокаивает. Но и у него самого глаза на мокром месте. Я даже немного помню тот фильм… Все-таки хорошо, что годы не заставили наши сердца огрубеть, не превратили нас в толстокожих профессионалов, каких нередко можно встретить в жизни.