Книга Хрупкая женщина - Дороти Кэннелл

Бен затеребил бечёвку, гневно глядя на меня.

– Да ты сама себя не ценишь! Когда я говорю, что у тебя тонкий ум, ты обижаешься. Хочешь только, чтобы тебе с утра до вечера нашёптывали, что у тебя фигура как у кинозвезды!

– Только потому, что я к ней ещё не привыкла, – обиженно парировала я. – Я чувствую себя ребёнком, который наконец получил желанную игрушку. И мне хочется, чтобы все восхищались этой чудесной вещью.

– Советую быть поосторожнее. А то в один прекрасный день нарвёшься на кого-нибудь, кто захочет с ней поиграть!

– Ты отвратителен! Да, всё верно, если бы не дядя Мерлин, я никогда бы не похудела, но это вовсе не означает, что я продалась. А если и так, то я отнюдь не против! Расставшись со своими телесами, я почувствовала себя гораздо счастливее, так почему бы нам не говорить о «счастливом конце»?

– Или иначе, – Бен пригладил курчавую прядь волос, которая вдруг встала торчком. – В нашем случае это одно и то же, не так ли?

– То есть? – прошептала я, судорожно вздохнув.

– Совсем скоро каждый из нас вернётся к своей прежней жизни. Мы станем такими, какими были до старого доброго «Сопровождения».

– Видимо, так, – я превратила попавшуюся под руки скрепку в причудливую фантазию обезумевшего авангардиста. – Что ты намерен делать? Написать ещё один роман?

– Я подумываю о том, чтобы открыть собственный ресторан в эдвардианском стиле и…

– Бен, это же потрясающая идея! И прекрасная реклама для твоей книги! Может, тебе удастся найти старый трактир. Ты только подумай, какое будет удовольствие оформлять его – мы могли бы найти на чердаке подходящую мебель, а ресторан назвать «У Абигайль».

– Мы? – голос Бена звучал хрипло.

Я спросила себя, уж не простудился ли он; в его глазах застыло какое-то напряжённое выражение. Бедняжка, что же он сотворил с бечёвкой… Бен отвёл глаза и произнёс фразу, после которой у меня пропало всякое сочувствие к нему:

– Я думал, ты намерена вернуться в Лондон и с головой погрузиться в современную бурную жизнь.

– Вовсе нет, – ответила я как можно более ровным голосом. – В этой части Англии имеются свои прелести, никак не связанные с Мерлин-кортом.

Бен швырнул перевязанный пакет на стол и с отвращением уставился на него. В уголке глаза у него внезапно появилась слеза, он раздражённо смахнул её.

– Если так, то советую тебе незамедлительно заняться пением. Уверен, твой драгоценный викарий не станет придираться, если ты будешь фальшивить и не попадать в такт. Некоторые решат, что ты зарываешь в землю остальные свои таланты, но я не сомневаюсь, тебя ждёт великая карьера в местном женском клубе.

– Ты закончил? – вскипела я.

– Я сделал всё, что от меня зависело. – Похоже, этот кретин решил, что я говорю о его дурацкой кулинарной книге. Схватив твидовый пиджак, который был перекинут через спинку стула, Бен надменно добавил: – Я позвонил мистеру Бреггу. Он примет меня в своей конторе, просмотрит рукопись, затем отправится со мной на почту, чтобы лично проследить за отправкой. Будем надеяться, что её не засунут в самый низ кипы с любовными романами, иначе мы её точно больше не увидим.

Губы мои скривились в злобной ухмылке.

– Я вовсе не беспокоюсь, что её могут не напечатать, эта книжечка – верняк, но тебе не кажется, что ты перестарался?

– То есть?

– Не разумнее ли было бы упаковать книгу после того, как её просмотрит мистер Брегг?

Разъяренный рёв Бена музыкой звучал в моих ушах. Я оставила литератора свирепо тащиться на тугой бечёвочный узел и проклинать пропавшие ножницы. Незаметно положив их на высокий столик в холле, я поспешно отступила к двери и выскочила в сад.

Мокрая земля громко чавкала у меня под ногами, но я не обращала внимания на сырость, разлитую в саду. Если я способна довести Бена до безумного раздражения, может, он испытывает ко мне хоть какие-то чувства? В глупой женской груди всегда есть место надежде. На сердце явно полегчало, хотя я по-прежнему тяжело ступала по дорожке. Обогнув нетронутую груду цемента, высившуюся рядом с домиком тёти Сибил и укрытую теперь куском брезента, я вышла на дорогу. Там на меня тут же набросился ветер и понёс, словно пустой бумажный пакет.

Джонаса я нашла за работой в небольшое рощице в нескольких сотнях ярдов от ворот. Он сваливал мусор на уже внушительную груду смятых коробок, сломанных стульев, изодранных покрывал и сырых матрасов. В ту минуту, когда ветер швырнул меня в рощицу, старик увлечённо тыкал в какой-то розово-жёлтый клочок, торчащий из середины мусорной кучи; клочок походил на уголок пластиковой скатерти.

Для своих семидесяти лет Джонас был довольно проворным старикашкой, ничуть не похожим на то болезненное создание, которое тётя Сибил описывала мне зимой. Доркас права, за последние месяцы садовник сильно изменился. Быть может, соседство с компанией более молодых склочников смягчило неисправимого брюзгу, хотя, возможно, это было всего лишь временное улучшение.

Очередной резкий порыв ветра сорвал с головы Джонаса его неизменную бесформенную шляпу и, словно чайку, понёс над обрывом в сторону моря.

– То же самое было бы и с вами, мисс, вздумай вы подойти слишком близко к краю, – сухо сказал старик.

Я решила разнообразия ради прислушаться к его предупреждению и пробиралась к домику викария с предельной осторожностью. Открыв калитку, я ещё раз мысленно просмотрела список подозреваемых.

На кладбище новые могильные плиты жизнерадостно сияли белым мрамором. Испещрённые чёткими чёрными буквами, они стояли прочно и прямо, тогда как их более старые собратья накренились, готовые в любой момент опрокинуться. Сквозь колышущуюся, сочащуюся влагой листву я разглядела тёмно приземистое сооружение – фамильный склеп семейства Грантэмов.

Неприятное чувство, охватившее меня, когда я ступила под сень этого угрюмого строения во время похорон дяди Мерлина, вернулось вновь. Как любознательный ребёнок, который не может удержаться, чтобы не сунуть палец в клетку со львом, так и я испытывала потребность приблизиться к склепу. Я твердила себе, что не надо быть полной идиоткой, но всё впустую, ноги сами понесли меня к склепу. Возможно, дядюшка Мерлин и его зловредный папаша заслуживали того, чтобы покоиться здесь, но не Абигайль, не эта молодая женщина, которая вместе с маленьким мальчиком, цеплявшимся за её юбку, бежала по лужайке вслед за жёлто-красным змеем. На стене гробницы тускло поблёскивала латунная табличка с короткой надписью. Только имя. Ни эпитафии, ни дат рождения и смерти, ни слов любви и утраты. Абигайль лежала в этом каменном сооружении подле мужа, который презирал её, рядом с сыном, который, похоже, навсегда сохранил в своём сердце любовь к матери. И она вечно будет покоиться здесь во тьме.

От этих мрачных мыслей меня пробрала дрожь. Но что это?! Неужто след? Я пригляделась к вмятине на влажной земле рядом с дверью. Гробница Грантэмов занимала почётную первую строку в списке мест, где мог поджидать меня таинственный враг. Я подозрительно оглядела кладбище. Совсем близко хрустнула ветка, словно сломалась барабанная палочка в руках давящихся здоровым смехом детишек. Смех… в этом мрачном месте даже детский смех казался зловещим и коварным, в нём не было ничего забавного. Я вспомнила зловещий хохот в телефонной трубке и содрогнулась. Потом ещё раз, представив, как милый дядюшка Мерлин трясётся в приступе беззвучного хохота – наглядная иллюстрация ко всем известной поговорке. Моё воспалённое воображение услужливо нарисовало, как из бездны ада на меня смотрит злобное лицо хозяина Мерлин-корта, освещаемое бликами дьявольского пламени.