Книга Сошедший с рельсов - Джеймс Сигел

– Со счетчиками? – переспросил хозяин. – Кто-то что-то свистнул.

– И что, нельзя починить?

Он пожал плечами:

– Кому это надо? У нас все равно их некому обслуживать. Счетчики никто никогда не включал.

– Как это «некому обслуживать»?

– Да так. У нас вообще ничего нет. Город разваливается. Даже полиция общая с Цицеро.

– Вот это да! – удивился я, а сам подумал: «Большинство граждан должны ощущать тревогу, если в городе нет собственных полицейских сил. Большинство, но только не я».

Оукдейл, штат Иллинойс. Городишко казался мне все больше подходящим, чтобы кинуть на вешалку шляпу.

* * *

Я послал свое резюме и письмо в оукдейлский школьный округ.

Написал, что изучал в колледже педагогику, но после окончания занимался предпринимательской деятельностью. Преуспел в делах, но теперь испытываю потребность поделиться знаниями с другими. Так сказать, лепить и формировать молодые умы. Как ни странно, в моих словах была доля истины. Всю жизнь я занимался тем, что стремился всучить народу не слишком ему нужный продукт. И меня по-настоящему привлекала мысль заняться действительно полезным делом.

Резюме я сочинил нарочито туманно. Написал, что окончил Нью-Йоркский университет, но не уточнил, какой посещал колледж. Ставил на то, что нищим выбирать не приходится. Что перегруженная и лишенная средств система школьного образования города будет не в состоянии проверить факты.

Письмо и резюме я отправил в июле.

И десятого августа получил ответ.

Меня приглашали на собеседование.

Сошедший с рельсов. 47

Я начал преподавать на следующий день после Дня труда[58].

Английский в седьмом классе. Мне предложили класс на выбор, и я пошел в тот, который был ближе по возрасту к Анне. «Раз не могу пока помочь ей, – подумал, – буду помогать ее ровесникам».

Стояла теплынь, но в постоянно дующем ветре я ощущал наступление осени. В августовском океане били ледяные струи. Я стоял на ступенях средней школы имени Джорджа Вашингтона и дрожал в рубашке с короткими рукавами.

Первый день получился просто ужасным.

Прозвенел звонок – и вот я перед классом. Сорок один ученик скептически таращат на меня глаза.

Класс состоял на две трети из черных и на треть из тех, кто подражал черным. Даже белые дети носили так низко приспущенные брюки, что виднелись полоски эластичных трусов. А перед звонком собирались во дворе и распевали рэп собственного сочинения.

Когда я стал писать на доске свое имя, мел раскрошился, и класс покатился со смеху. Я открыл стол, однако нового мелка не обнаружил. С этим мне еще не раз пришлось столкнуться в тот год в школе.

На доске так и осталось: «мистер Уи…»

И меня, конечно, прозвали мистером Уи.

«Эй, мистер Уи, привет, старик, как дела?»

Я не поправлял. В тот первый день лед был растоплен. Со временем я привык к прозвищу. И только однажды огорчился – когда прочитал в ребячьем туалете над писсуаром: «Держусь за голову Уи».

Мне стали нравиться мои ученики. Даже автор настенных росписей. Его поймали в процессе очередного творческого акта, и он застенчиво признался в создании всей коллекции граффити. За это он два дня просидел в заточении. А надзирателем вызвался поработать я. Мне некуда было спешить. Дома меня никто не ждал, и поэтому я оставался после уроков в школе: следил за наказанными, подтягивал отстающих, занимался с баскетбольной командой.

Автора настенной росписи звали Джеймс. Но ему больше нравилось обращение Крутой Джей. У него не было отца. «Только мама», – сказал он, и я невольно подумал об Анне.

Я пообещал: если он прекратит писать в туалете, что держит там за голову Уи, я стану называть его Крутым Джеем.

Мы заключили сделку.

И стали друзьями.

Я начал пользоваться успехом. Не в среде учеников, а среди учителей. Потому что добровольно брался за работу, которую иначе пришлось выполнять бы им.

Но и в теплых отношениях есть свои недостатки.

Когда человек начинает нравиться, ему неизбежно задают вопросы: откуда родом, чем занимался раньше, женат или нет и сколько родил детей?

Обеденный перерыв превратился для меня в сущую пытку. Сорок пять минут мне приходилось отвечать на вопросы коллег, тщательно следя за языком, чтобы не проколоться. Например, Теду Роегеру, учителю математики восьмых классов, который приглашал меня в выходные поиграть в софтбол[59]в их лиге тех, кому за сорок. Или Сьюзан Фаулер, тридцатилетней учительнице рисования, одинокой и уже отчаявшейся обзавестись мужем, которая неизменно занимала свободный стул за моим столом и поворачивала разговор на личные отношения и связанные с ними трудности.

В итоге пришлось запереться дома и написать историю жизни Лоренса Уиддоуза – с детских лет по настоящее время. Потом я устроил небольшую тренировку, задавая себе вопросы о самом же себе.

Где ты вырос?

Стейтен-Айленд. (Следовало выбрать такой район, который я хоть как-то знал. И поскольку я проезжал его миллион раз по дороге к тете Кейт, то надеялся не сморозить глупость при встрече с «земляком», если тот примется меня расспрашивать.)

Чем занимались твои родители?

Папа Ральф – автомеханик. Мама Анна – домохозяйка. (А почему бы и нет? Автомеханик – профессия не хуже других. А домохозяйками в то время были почти все женщины.)

У тебя есть братья и сестры?

Нет. (Истинная правда.)

Какое учебное заведение окончил?

Нью-Йоркский университет. (Именно то, что я написал в резюме.)

Чем занимался до того, как стал преподавать в нашей школе?

Торговал косметикой – всякие спреи для волос, кремы для лица, лосьоны для тела. (У моего приятеля в Меррике был магазинчик, поэтому я имел об этой работе какое-то представление.)

Ты женат?

И да, и нет. (Этот вопрос был самым трудным.) Сейчас я живу один. У нас с женой главный недуг двадцатого века – семейный кризис. Мы решили на время расстаться. Но только на время. Мы очень надеемся, что все закончится хорошо.

У тебя есть дети?