Книга Золото Бешеного - Виктор Доценко

— Осено холосо! Одна — европейская, другая — американская. Господа только два?

— Нет, скоро придет еще один человек.

— Холосо! — Он улыбнулся еще шире и тут же скрылся за дверью.

Шеппард деловито вытащил из кармана небольшой приборчик и приставил палец ко рту, как бы предупреждая Воронова. Включив приборчик, он медленно прошелся вдоль стен кабинета, потом тщательно обследовал стол.

— Все в порядке! — заявил он.

— Неужели так точно определяет?

— Полковник говорит, что этот прибор самый чувствительный из тех, что есть в мире! — хвастливо проговорил Дональд.

Полковник Джеймс, войдя в ресторан, махнул метрдотелю, и тот сразу же поспешил к нему. — Что угодно, господина? — ощерился он.

— К вам сюда приходил очень высокий господин?

— Точно так! Осень больсой. С другая господина, тоже больсой, но много меньсе. Позалуста, я показать! — Он кивнул и махнул рукой, указывая направление.

— Что заказали? — спросил Майкл, входя в кабинет.

— Я — нашу еду, Андрей — европейскую, — ответил Дональд.

— Отлично! Тогда я присоединяюсь к нашему гостю. — Полковник повернулся к метрдотелю: — Мне тоже европейский ужин и бутылку холодной русской водки. Да, и не забудь к ней русскую икру!

— Моя понятно! Спасиба! — Он, пятясь, выскользнул из кабинета, каждую секунду кланяясь посетителям, заказавшим такой дорогой деликатес, как русская икра.

— Как вы находите? По-моему, вполне уютно, — заметил довольный полковник, глядя на Воронова.

— Да, мне нравится, — ответил Андрей.

— А ты остался таким же сумасшедшим, как тогда! — неожиданно проговорил Майкл и укоризненно покачал головой. — А если бы пуля попала в тебя, а не в меня?

— Тогда бы поменялись декорации! — усмехнулся Воронов. — Были бы не эти, — он окинул взглядом кабинет, — а больничная койка, белые простыни и белые стены. Кроме того, на твоей груди не было бы синяка.

— Нет, пусть уж лучше так! — усмехнулся полковник и повернулся к Дональду: — Ну?

— Все чисто, господин полковник! — тотчас откликнулся тот, догадавшись, о чем спрашивал Майкл.

— В таком случае, пока не принесли наш заказ, выйди и никого не пускай: нам нужно поговорить.

— Слушаюсь, господин полковник! — Двухметровый гигант поднялся и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

— Предлагаю говорить по-русски, — произнес вдруг полковник Джеймс.

— С тех пор как мы не виделись, ты здорово продвинулся в русском языке, — сделал комплимент Воронов.

— Стараемся, батенька, стараемся! — Полковник очень похоже передразнил Богомолова; в хорошем настроении он часто приговаривал именно так.

— Действительно похоже, — усмехнулся Воронов. — На русском ты хочешь говорить для практики или из предосторожности?

— Конечно же для практики, — ответил полковник. — Дональд ведь сказал, что все чисто!

— Сказал! — ехидно усмехнулся Воронов. — Но ваш хваленый прибор не такой уж и совершенный! — Он вытащил из кармана коробок спичек и положил на стол перед полковником.

Тот, недоумевая, переводил взгляд с коробка на Воронова, пытаясь догадаться, в чем тут дело. Наконец Воронов решил открыться и притронулся к коробку, откуда сразу же раздался голос Дональда: «Полковник говорит, что этот прибор самый чувствительный из тех, что есть в мире».

Майкл Джеймс взял в руки приборчик и покачал головой.

— Что тут скажешь? — Он тяжело вздохнул. — Разве можно угнаться за человеческой мыслью? Да, Андрей, утер ты мне нос этим коробочком! А теперь к делу! Покойный Макалистер должен был следить за тобой от самого аэропорта, а потом найти способ познакомить тебя с некоей Ланой.

— Ланой? — переспросил Воронов. — Уж не из Москвы ли эта женщина?

— Мы навели о ней справки, — кивнул Майкл. — Она действительно из Москвы и в недалеком прошлом была любовницей Григория Марковича. Вы знакомы?

— Да, я ее знаю. В нее был влюблен Савелий.

— Влюблен? Как же тесен мир! Где Москва и где Сингапур? А вот встретились. Жаль, Савелия с нами нет!

— Действительно, жаль! — усмехнулся Воронов, но, перехватив настороженный взгляд полковника, тут же стер улыбку и быстро переменил тему разговора. — Григорий Маркович в Москве…

— И останется там навсегда! — продолжил за него полковник. — Об этом тебе просил сообщить Богомолов.

— А не насторожит ли Рассказова гибель Макалистера?

— А что его может насторожить? Те, кто были поблизости и что-то видели, погибли!

— Интересно, для чего Рассказову нужно свести меня с Ланой? Что он задумал? И что теперь делать? Кто теперь вместо Барта организует нашу встречу? — Андрей задумчиво покачал головой.

— Думаю, ничего делать не нужно.

— Как?

— Очень просто! Пусть они сами на тебя выйдут. Если ты действительно нужен Рассказову, то они отыщут способ и, поверь мне, задерживаться с этим делом не будут. А начнешь суетиться сам, все испортишь! — Полковник многозначительно посмотрел на Воронова.

В этот момент в дверь постучали.

— Входи, Дональд! — бросил полковник.

— Подошел метрдотель и… — начал он.

— Пусть вносит!

— Да нет, он говорит, что Андрея просят к телефону.

— Что? — встревожился Воронов.

— И какую фамилию назвали? — спросил полковник.

— Никакую! — пожал плечами сержант Шеппард. — Попросили постояльца из четыреста пятнадцатого номера.

— Хорошо, сейчас он подойдет, — сказал полковник, и Дональд прикрыл за собой дверь. — Ну, что я тебе говорил? — усмехнулся Майкл, глядя на Воронова. — Не сомневаюсь, это кто-то от Рассказова.

— Не знаю… — неуверенно протянул Андрей.

Рассказов, узнав о прибытии Воронова, сразу же решил повидаться с Ланой. Он нашел ее у своей Любавы. Девушки гуляли в тени кипарисов, плотным кольцом окружавших открытый бассейн рядом с виллой. Общение с Ланой сказывалось на Любаве весьма благотворно: она уже почти без акцента разговаривала по-русски, стала увереннее. Еще недавно влюбленно-благодарная девчонка постепенно расцветала, превращалась в красивую женщину, с достоинством носящую ребенка. Любава уже заранее души не чаяла в младенце и могла часами говорить о нем, обсуждая его будущее.

Впрочем, и сам Рассказов менялся буквально на глазах. Он стал добрее, великодушнее, старался не повышать голоса, даже когда был готов взорваться. Самое интересное, что ему и самому это нравилось.

Лана с Любавой, как дети, резвились между деревьями. Рассказов несколько минут наблюдал за ними с умильной улыбкой, не решаясь прервать эту идиллию, но разум возобладал над чувствами, и он решительно направился к девушкам.