Книга Угол падения - Наталья Андреева

— Значит, Лилю вы давно уже не видели?

— Да, с тех пор, как мы переехали с Фрунзенской набережной.

— Лена о своей бывшей подруге никогда больше не упоминала?

— Я же говорю: она не вспоминает при мне о неудачных моментах своей жизни. Лена умеет находить себе друзей. Она, если надо, может говорить только приятные вещи, мастерски делает комплименты, не скупится на дорогие подарки ко дням рождения. Зачем ей девушка, с которой больше не выгодно дружить? Отработанный материал. Нашлись другие.

— А в школе, когда Лилина мама была, так сказать, еще у власти, они были очень дружны? Не вспомните?

— Ну, насколько Лиля способна была испытывать дружеские чувства, я не знаю. Лена очень старалась. «Мы с Лилей» слышалось буквально на каждом шагу. «Мы с Лилей идем на дискотеку», «Мы с Лилей идем на просмотр самого модного фильма», «Мы с Лилей встречаемся с самым красивым мальчиком в школе». Да, подруги у нее и до сих пор — девочки яркие, как на подбор. В бар или в ресторан в одиночку ведь не пойдешь. Ходят парами, и молодые люди тоже. Знакомятся, вместе проводят время. Лене, конечно, всегда доставался тот, на кого не польстилась красивая подруга, но это только поначалу. Видите ли, сестре нравится только то, что уже кому-то принадлежит. Другой вариант ее не устраивает, Лена всю жизнь занимается тем, что отбивает чужих кавалеров.

— Наверное, из-за этого возникают частые ссоры?

— Как ни странно, нет. Во-первых, попытки Лены не всегда успешны. Да что там говорить — в большинстве случаев. А во-вторых, она умеет подловить нужный момент и развести так, что ее никто не заподозрит. А потом просто делает вид, что подобрала никому уже не нужное. Роль утешительницы брошенных мужчин сестре особенно удается. У Лены вообще прекрасные отношения со всеми, за исключением родных ей людей. Какое-то странное отторжение от семьи. Прежде всего я имею в виду себя и…

— Ваших покойных родителей?

— Не хочется об этом говорить. Их больше нет. Пусть все будет похоронено вместе с ними.

— Я понимаю. Не из любопытства вас спрашиваю, Александра Викторовна, мне хочется понять характер вашей сестры, ее взаимоотношения с людьми. Они часто ссорились, Лена и ваши родители? Недружно жили?

— Ну, неудобно назвать жизнью то, что происходило в квартире. Конфликт отцов и детей родился одновременно с самим человечеством, как преподаватель литературы, могу привести массу примеров. Не в этом дело.

— Мне просто хотелось понять причину, почему Лена не проявила беспокойства, когда ее мать и отец не пришли вовремя домой. Она даже не вышла на площадку, не подняла тревогу. Ведь мало ли что, пожилые люди…

— Часов в десять она позвонила мне, спросила, не у нас ли родители.

— А когда узнала, что их нет? Испугалась?

— Удивилась. Сказала нечто вроде: «Странно, странно…» Наверное, это у нее высшая степень проявления тревоги за ближних. Вот я испугалась. Я, знаете, страшная паникерша. Сразу начала воображать себе самое ужасное, как мне тогда казалось. Представила, как родители попали в аварию или с кем-то случился сердечный приступ. Воображала их в больнице, в отключенном лифте, в сломанном автобусе. Даже начала вещи собирать, которые могут понадобиться, если что-то серьезное и маму или отца увезла «скорая». Но того, что случилось, я не могла представить в самом страшном кошмаре.

— А Лена что предприняла?

— Она начисто лишена сентиментальности. Все, что еще невозможно определить как свершившийся факт, сестра отказывается воспринимать.

— Значит, она беспокоиться не стала?

— Нет, Сказала, что попробует позвонить знакомым, тете. Я попросила срочно перезвонить, как родители найдутся. Сама хотела ехать домой, к Лене, но Вова еще не пришел, Сережку не с кем было оставить.

Так и прыгала до половины двенадцатого. А потом, когда муж пришел, позвонила Лене. Сестра сказала, что ничего по-прежнему неизвестно, и я сразу же поехала к ней. Приехала, когда их уже нашли… Там милиции полно было… — Саша не заплакала, а только затихла, поджав под скамейку ноги в простых черных туфлях. Алексей смотрел, как золотятся на солнце ее кудрявые каштановые волосы, и не хотел вообще больше думать о крови, о трупах, о ненависти. Сашины печальные глаза сливались с небом — его бездумная голубая вечность втягивала в себя без остатка.

«Мне просто приятно на нее смотреть. Просто приятно, потому что она красивая. Что плохого в том, что я смотрю на красивую женщину и испытываю чувство идиотской невесомости? Плохое есть: я не хочу от нее уходить. Никогда. Александра, Саша, Сашенька…» — метеором пронеслось в голове Леонидова, прежде чем он неожиданно для себя спросил:

— Саша, вы мужа очень любите?

Она начала медленно краснеть. Алексей смутился. Эта женщина кокетничать не умела.

— Можно, я не буду отвечать?

— Вот всегда у вас так, а вы врать не умеете'. Что плохого в нежных чувствах к собственному мужу? Я же не про любовников вас спрашиваю/

— Вы следователь, а не исповедник. Я имею право не отвечать.

Леонидов глубоко вздохнул и быстро заговорил:

— Вы мне просто очень и очень нравитесь, Саша. Я хочу совершить подлость и начать ухаживать за замужней женщиной. К моему большому несчастью, вы не современны, Саша. Сейчас замужние женщины не стесняются иметь любовников, наоборот, без мужа и любовника одновременно считается, что это не полный комплект. Если бы вы были современны, как большинство красивых женщин, я стал бы вас коварно соблазнять. Пригласил бы в ресторан, в Большой театр, если вы предпочитаете оперу, на квартиру к уехавшему в командировку приятелю, в конце концов. Но что мне делать? Я, конечно, хам. Можете меня оскорблять, если хотите. — После этой тирады Леонидов отвернулся, старательно разглядывая чахлый куст, произраставший рядом со скамейкой.

Саше жутко захотелось рассмеяться и почесать его за ухом, как пушистого рыжего кота, пытавшегося залезть в миску со сметаной, но испугавшегося строгой хозяйки с веником в руке.

— Бедный обиженный мальчик, — вздохнула она. — Алексей, какой же ты еще глупый и какой самонадеянный. Я на урок опоздаю.

Она потянула из рук Леонидова свою сумку. Он неловко отпустил, тетради рассыпались по асфальту. Саша ойкнула и нырнула под лавку, вылавливая цветасто-полосатое месиво. Леонидов тоже испуганно присел на корточки, хватая тетради и засовывая их в Сашину сумку.

— Ну что ж ты их мнешь, чудовище? — рассердилась Александра.

— Подумаешь, они все равно уже грязные.

— Брысь отсюда! — Саша подхватила сумку с подмоченными творениями изящной словесности и побежала к школе.

Леонидов стоял у скамейки, жмурясь на солнышко, и улыбался блаженно и глупо.

«Ага, по крайней мере, мы уже перешли на «ты». Даже когда она ругается, она все равно милая. Ми-ла-я».

Он еще немного повздыхал и отправился продолжать так удачно начатый рабочий день.