Книга Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– Если бы ты только видел сейчас себя! – заговорил Дэн, пожирая брата глазами. – Прямо настоящий городской джентльмен.

Они радостно рассмеялись, глядя друг на друга на расстоянии вытянутой руки.

– Видимо, ты преуспеваешь, – с гордостью заметил Дэн, – если судить по твоему костюму.

– Это еще что, – возразил Финн. – Я только что был у самого лучшего в Нью-Йорке портного и заказал два новых. По мерке, – гордо добавил он. – Я очень беспокоился о тебе, Дэн.

Он боялся спросить брата о том, какое несчастье с ним приключилось, но Дэн лишь рассмеялся, увидев его смущение.

Похлопывая по своим раздутым карманам, он заговорил:

– Разве я не говорил тебе, что вернусь домой с выручкой в кармане? Вот они эти деньги, вот они, здесь, Финн.

Осторожно глянув через плечо, он прикрыл ладонью рот и прошептал:

– Семьсот двадцать три доллара шестьдесят пять центов, братишка. Все они у меня здесь в карманах. Не считая пятидесяти баксов долга Кини да расходов на починку башмаков, еду и жилье, все они в целости. О, сначала мне казалось, что продать карманные часы деревенским мужикам будет нелегко, но потом мне повезло. Я был в Северной Каролине, где попал на сельскую ярмарку. Я приглядел на ней место, выложил напоказ одни часы и принялся расписывать, как они хороши, как точно идут и как отлично показывают время. Вокруг меня собралась небольшая толпа, и там был один молодой парень, показавшийся мне интереснее всех других. Он позвякивал деньгами в кармане, и по его глазам было видно, что ему очень хотелось иметь такие часы.

Он бросил таинственный взгляд на Финна.

– Не знаю, сыграло ли свою роль то, что часы были сделаны в Швейцарии, или же то, что я открыл крышку и показал им механизм.

Рыжие кудри Дэна распушились от возбуждения, когда он, схватив Финна за плечо, выдохнул:

– Этот парень сказал, что покупает, и выложил свои три с полтиной. За ним еще один, и еще, а потом стали требовать себе часы и все остальные. Так, переезжая с одной сельской ярмарки на другую, я и продал все свои часы. И сделал себе при этом пятьсот долларов, но этого было недостаточно, и я понял, что могу заняться продажей чего-нибудь еще. Однажды ночью я, как всегда, спал в стоге сена, когда услышал какой-то шорох. Было темно, луна была скрыта тучами. Должен признаться, что я испугался. Подумал, что меня кто-то выследил, зная, что у меня в кармане деньги, и теперь решил меня ограбить. Знаешь, Финн, меня охватила страшная ярость, и я подумал: «Господи, будь я проклят, если позволю отобрать у меня деньги».

Лицо Дэна неожиданно осветилось озорной ухмылкой.

– И кто бы, ты думал, выполз из кучи соломы? Самый хилый мужик, какого тебе когда-либо приходилось видеть. Он икал от испуга и от вина, поднял вверх обе руки, пролив при этом из бутылки половину содержимого, со словами: «Не убивайте меня, мистер О'Киффи. Я всего лишь коробейник, искавший ночного пристанища в стоге сена, как и вы сами». Он сказал мне, что приехал из России, что ему семьдесят лет, что всю жизнь он был коробейником и устал от такой жизни.

«Я прожил достойную жизнь, – говорил он, – и решил сегодня покончить со всем этим и вернуться к своей семье в Чикаго. Но сначала я должен продать три сотни пар красных подтяжек, которые, к моему великому сожалению, правда, дешево, всего по двадцать пять центов, купил у одного еврея в Нью-Йорк-Сити».

Мы выпили еще, и коробейник показал мне свой товар. «Я возьму их у тебя по цене, которую ты уплатил, – выпалил я, – и тогда ты сможешь завтра же отправиться к своей семье. Я просто не могу видеть, как такой старик, как ты, ищет ночлега в стоге сена, когда дома его ждут постель и жена».

«Согласен!» – воскликнул старик еще проворнее, чем я. Мы ударили по рукам, и я отсчитал ему семьдесят пять долларов наличными за все Мы вместе покончили с бутылкой с рассветом, пожелав друг другу удачи, отправились каждый своей дорогой.

Дэн лучезарно улыбался Финну, заложив большие пальцы за лямки своих алых подтяжек.

– И разве теперь двести девяносто девять парней в Америке не щеголяют парой превосходных, сияющих золотыми пряжками подтяжек, сверх широких, наивысшего качества? И разве в эту вот самую минуту у меня в кармане не лежат их девяносто девять центов, отданные за каждую пару?

Его громкий смех разносился по всему дому, и спускавшиеся по лестнице к ужину квартиранты задерживались, чтобы посмотреть на рыжеволосого бродягу в алых подтяжках, разговаривавшего с Финном О'Киффи.

– Господин О'Киффи! – воскликнула Эйлин Мэлони, торопясь избавиться от этого расхристанного незнакомца, буквально загромоздившего собою ее коридор.

– Я и есть О'Киффи, мэм, – объявил Дэн, склоняясь в учтивом поклоне.

Эйлин с сомнением взглянула на Финна, и тот в своей вновь приобретенной манере проговорил:

– Позвольте мне представить вам моего брата, миссис Мэлони. Дэниел О'Киффи. Он приехал из Бостона навестить меня. Ему нужна комната на ночь и ванна, если бы вы соблаговолили об этом позаботиться.

– Всего только на одну ночь? – спросила она.

– Именно, мэм, – ответил Дэниел. – Завтра я уезжаю обратно в Бостон, где должен купить себе магазин.

Он похлопал руками по карманам, поглядывая на стоявших полукругом у двери в столовую квартирантов, слушавших их разговор.

– И я плачу за вино для всех после ужина, в честь этого события, – громко провозгласил он под одобрительные возгласы.

33

Было прелестное свежее утро с небольшим ветерком, и поскольку я должна была ехать в Толей за покупками, я решила предложить Шэннон и Эдди поехать со мной. Они, разумеется, согласились.

– Я поведу машину, – добавил Эдди, но я отклонила это предложение.

– Вести машину – это мое дело, – твердо сказала я.

Шэннон была в кремовом свитере от Эйрана, купленном в местном магазине, в развевавшейся на ветру удлиненной летней цветастой юбке и в ковбойских башмаках – странная, на мой взгляд, комбинация, но ей она почему-то очень шла. Эдди, разумеется, был в своем обычном хлопчатобумажном костюме. Вот такими мы и сидели на наших красных кожаных сиденьях в сверкавшем черным лаком автомобиле с медными фарами, подобными паре глаз дикого зверя, катившемся по коннемейрским дорогам, то и дело выезжая на запретную сторону, чтобы обогнуть глубокие выбоины, и, как обычно, говорили о Лилли.

В походке Джона Адамса, спешившего домой, чувствовалось дыхание какой-то новой весны. И все вокруг выглядело для него по-новому. Было покончено с какой попало одеждой и с поношенными ботинками. Теперь костюм ему каждое утро готовила его новая экономка, и он выглядел в нем весьма солидно, как и подобает рассеянному эрудиту-профессору, специалисту по французской литературе семнадцатого века.