Книга Закрытый клуб - Дэнни Тоби

Глава 38

Ее длинные паучьи щупальца неестественно сгибались и выворачивались, совершая движения, которые казались живыми, но явно не человеческими. Вообще не движениями млекопитающих. На нее было жутко смотреть. Машина была старинная, вроде печатного станка Гуттенберга. Ей, наверное, сотни лет. Сколько же времени эти люди реплицируют себя? Сколько веков они живут?

Машина оказалась больше, чем мне показалось тогда через решетку вентилятора под потолком. Тонкие многосуставчатые щупальца крепились где-то внутри центрального механизма; они заполняли комнату и нависали надо мной. Щупальца сгибались в суставах, повторяя движения ритуального танца, но механически. Они напоминали живых танцовщиц не больше, чем соединенные линиями созвездия Медведиц похожи на живых медведей.

Мне захотелось выбраться отсюда как можно скорее. Спасти Сару («Если она еще жива», — ввернул мерзкий голосок в моей голове) и никогда сюда не возвращаться. Но я знал, что должен сделать. Если моя теория верна, эта машина — механическое сердце дьявольской сети, удерживающей одержимых в плену. Разбить ее на куски бесшумно не получится, а шум выдаст меня. Но если действовать быстро, я освобожу Найджела, Дафну, Джона и всех остальных, а те, кто за мной охотится, лишатся тел. У них не будет рук, чтобы схватить меня. Таков был мой план.

Знаете старый анекдот про экономиста, попавшего на необитаемый остров? Он решил построить навес и сказал: «Во-первых, представим себе молоток».

Если я ошибся, у меня не будет шанса найти Сару.

Но, отправившись искать ее в этом лабиринте, я, возможно, уже не вернусь сюда, и у меня не будет возможности разбить машину.

Колебался я недолго. Я знал, как хотела бы Сара, чтобы я поступил.

Я сунул руку в сумку Майлса и вынул лом. Прошел по залу и поднялся по ступеням алтаря к стоявшей за ним машине.

И тут я увидел то, отчего у меня остановилось сердце, а из легких будто откачали воздух.

На каменном алтаре лежал прикованный цепями человек. Кляп во рту не давал ему говорить. Его запястья были в ссадинах и синяках от наручников. Увидев меня, он неистово забился и задергался в цепях. Его умоляющий взгляд впился в меня.

Это был Джон Андерсон.

Я подбежал к нему. Что я чувствовал? Ужас, конечно. Руки и ноги Джона, раздетого донага, были прикованы к наклонной каменной плите. Длинные цепи позволяли ему приподнять руки, но железные манжеты впивались в тело, перетягивая мышцы. Джон так звенел и громыхал цепями, что я невольно оглянулся на дверь и жестом попросил его успокоиться. Глаза у Джона были дикие и выражали ужас, но мне показалось, что он понял. Джон притих.

Что еще я чувствовал? Джон выглядел как звезда футбола, которой, как я знал, он был в колледже, или как ожившая греческая статуя. Во мне снова проснулась зависть к белокурым волосам, точеным чертам, безупречному телу и росту шесть футов шесть дюймов. Если не лукавить, то должен признаться, что в глубине души, на самом дне, куда я обычно не заглядываю, во мне росло торжество. Вспомнил ли я насмешки Джона в «Богатом бездельнике» и то, как он поцеловал Дафну в волосы, зная, что я смотрю на них? Сочтете ли вы меня чудовищем, если я сознаюсь, что смотрел на Джона отчасти злорадно и как бы спрашивал: «Ну, и кто лежит на камне связанный, морда твоя козлячья?»

Подавив эти мысли, я вставил лом в ушко болта, удерживавшего одну из цепей, и навалился всем весом. Ничего. Я попробовал снова, добившись только испугавшей меня вибрации в костях рук. Они лопнут раньше, чем цепи.

Джон не отрывал от меня умоляющего взгляда. Он был совершенно деморализован. Куда девалась его самоуверенность? Что он увидел здесь и почему пришел в такой ужас?

— Слушай, — прошептал я. — Лежи тихо. Я знаю, что делать. Сейчас вернусь.

Он опять начал дико дергаться всем телом, звеня цепями. «Господи, парень, — подумал я, — ну помоги ж ты мне хоть немного!»

Я внимательно оглядел машину. Уязвимые места были очевидны: длинные паучьи щупальца, непрерывно чертившие в воздухе заклинания, многочисленные сочленения и механизм в середине, задававший щупальцам нужные орбиты. Вполне посильно.

Я был в двадцати шагах от машины, когда до меня донесся крик. Я прижался к колонне. Крики неслись из дверей в дальнем конце умфора. В зале было сумрачно, но я заметил движение, и вдруг из тускло освещенного проема вывели Сару. С двух сторон ее держали двое мужчин огромного роста в средневековых облачениях палачей — из кожи и металла. По их беспокойным, голодным глазам я видел, что больше всякой пищи им хочется одного — повиноваться приказам. Один из палачей держал у горла Сары длинное лезвие старинного ножа.

За ними шли люди в плащах и со свечами, постепенно заполняя зал и вставая вплотную к алтарю. Лица их были закрыты масками: матовая желтоватая личина с оленьими рогами, лоскутный арлекин, Казанова, Скарамуш. Я видел сверкающего слона из драгоценных камней, его несли на шестах из слоновой кости, бивни ему заменяли горящие свечи.

У алтаря появилась знакомая фигура — жрец со свалявшейся бородой и грубым голосом. В отсутствие фосфорического свечения его глаза оказались просто черными точками, окруженными ненатурально белым. Холодный, гипнотизирующий взгляд, плоский широкий нос, ноздреватые, как поверхность Луны, щеки, иссохший рот. Когда он говорил, морщинистые губы растягивались, как складки гармоники.

Он положил руку на лоб Сары и что-то прошептал, закрыв глаза.

Затем повернулся к другой фигуре в золотом одеянии. Это был Бернини.

Жрец что-то сказал ему на ухо. Профессор кивнул и коснулся ладонью щеки Сары.

— Ну зачем ты пришла? — спросил он, укоризненно качая головой. — Вам же оставили жизнь! Ты же понимала, чем рискуешь! Теперь нам придется причинить тебе боль. — Лицо Бернини исказила гримаса. — А ведь мы не варвары.

Я занес лом, как бейсбольную биту. Один хороший удар, и все, думал я. Но сперва предстояло перейти алтарь на виду у всех. Даже если и перейду, что тогда? Их намного больше.

Сара, видимо, почувствовала, что хватка палачей немного ослабла. Она молниеносно выхватила руку и с размаху ударила Бернини кулаком в лицо.

— Я прекрасно знаю, кто вы! — крикнула она.

Бернини едва удержался на ногах. Я отчего-то вспомнил, что ему уже за восемьдесят.

Все смотрели на него, и я решился сделать шаг к машине, сжимая лом.

Бернини тронул губы, посмотрел на кровь на пальцах и вздохнул.

— Ничего, — мягко сказал он Саре. — Я понимаю.

Жрец зажег серебряную кадильницу. Каскадом полетели красные искры, затем клубами повалил дым; прорезанные в стенках надписи засветились оранжево-розовым. Жрец с хриплым голосом мерно раскачивал кадило на цепи и что-то негромко пел. Свет отражался в его холодных глазах. В нос ударил едкий дым, отдающий чем-то пряным.

Стало светлее. Алтарь окружили полуодетые мужчины и начали бить в барабаны. Из тени вышли танцовщицы и закружились в диком танце. Я видел мечущиеся волосы и извивающиеся тела.